Книга Про что кино? - Елена Колина

…Пожалуй, про Санкт-Петербургский обком КПСС она не будет писать. Язык — это для нее очень важно, для других нет.

Вечером 17 мая Ольга Алексеевна спрятала в тумбочку свою то ли статью, то ли просто крик души, и на этом, казалось, все. Но нет, не все! Этот так глубоко ее оскорбивший Нинин смех над «Лениным-грибом»… Ленин, такой по-человечески дорогой ей человек, всегда занимавший особенное место в ее душе, — гриб?! Нинин смех пробудил в ней какие-то глубинные процессы, и она, как молодец, належавшийся на печи, проснулась и сказала: «Нет, ребята, это уж слишком!» Ольга Алексеевна вступила в организованный ленинградскими коммунистами комитет «Защитим Ленинград», правда, тому был еще один толчок — чумазый малыш во дворе распевал: «Пишет Ленин из могилы: „Не зовите „Ленинград“, это Петр Великий строил, а не я, плешивый гад“». Ольге Алексеевне, такой строгой к языку, не показалась нечестной двусмысленность названия «Защитим Ленинград», она именно так чувствовала — и Ленинград, и Ленин, и чумазый малыш нуждаются в защите.

Что это было, совпадение физического облегчения и невозможности равнодушно пережить оскорбление? Или она снова почувствовала себя нужной? Или просто выздоровела? Приливы, редкие, слабые, не стоящие внимания, как волнишки после шторма, почти перестали ее мучать, и дурные ночные мысли ушли, — осколок кривого зеркала попал в глаз, а теперь выскочил, она его выплакала. И все уже виделось в ином свете. Ариша — прекрасная мать… Алена — как могла она назвать любимую дочь матом… Зять — хороший еврейский мальчик… с Ниной она помирится. Все уже виделись в ином свете, все, кроме Андрея Петровича. С ним — нет, никогда.

— Не убегай голодной, на столе тебе творог и чай, — прошептала в спальне Ольга Алексеевна, как бы проверяя, слышит ли ее Нина.

— На столе творог… и чай! — крикнула из прихожей Нина, как в детстве, пропустив «вам», и тут же хлопнула дверь — убежала.

С ее на всю квартиру крика «…К власти пришла военная хунта!..» прошло не больше пяти минут.

Ольга Алексеевна услышала, как открылась дверь кабинета, тяжело прошлепал по коридору Андрей Петрович, включил в гостиной телевизор… Почему все-таки Ольга Алексеевна, любящая, покорная мужу, больше не спала с ним в одной постели? А потому что — предательство.

Представим, как Ольга Алексеевна, идеальная жена, лежит ночью во власти приливов, обливаясь потом, то откроет форточку, то закроет… лежит и думает «все плохо», чем пристальней всматривается в свою семью, тем меньше она ей нравится. Спроси золотая рыбка, чего она хочет, Ольга Алексеевна могла бы предъявить ей список желаний: чтобы Алена… чтобы Ариша… Но одно желание было главным, и на это ее желание золотая рыбка уж точно усмехнулась бы, вильнула хвостом, — чтобы ей было не пятьдесят. Если честно, главное, что было плохо — пятьдесят, странная цифра, не имеющая отношения к ней, Оле. Ольга Алексеевна тщательно скрывала от мужа климакс, разыгрывала ежемесячные недомогания, другие, более неочевидные признаки объясняла простудой или «что-то не то съела». Но морщины не объяснишь тем, что «что-то не то съела»! Она искала и находила, конечно, «первые признаки старения»: морщины, в последний год мгновенно брызнувшие по ее тонкой коже блондинки, противную дряблость шеи, чуть отвисшие щеки… Ольга Алексеевна возмутилась бы, услышав, что определяет себя прежде всего как красавицу, нет, она доцент, кандидат наук, жена своего мужа! Но она была красавица-доцент, красавица-кандидат наук и всю жизнь взаимодействовала с миром как красавица. Трезвомыслящая Ольга Алексеевна пыталась подойти к своим мучениям как к задаче, где возраст — дано, и нужно найти решение — как жить. Но как жить с отвисшими, как у бульдога, щеками?! Сколько лет отпущено ее женской жизни — пять, семь?.. В любом случае это считаные годы.

Андрей Петрович возвращался с работы все так же поздно, все так же ездили в Комарово на дачу, вот только не поехали, как всегда ездили, в санаторий — Андрей Петрович отказался от путевок. После отмены 6-й статьи Ельцин, провозгласивший отказ от партийных привилегий, несколько раз проехал в метро и по Москве на старом «Москвиче», после чего между секретарями райкомов началось соревнование, кто от чего отказался, кто от черной «Волги», кто от пайков, кто от дачи. Андрей Петрович на этой волне отказался от путевок, но дача, служебная машина, пайки — все осталось. Ольга Алексеевна встречала мужа, помогала снять пальто… пальто-плащ-пиджак, теперь для нее времена года менялись по его одежде, а прежде было «осенний семестр-зимняя сессия-весенний семестр-летняя сессия». И всякий раз, принимая из его рук, думала «у него все осталось, а меня всего лишили»… Кстати о пиджаках. Андрей Петрович сменил вечный черный костюм на брюки и пиджак, и даже в подражание демократам у него появились джинсы. Увидев как-то отца в джинсах и черном пиджаке, Алена сказала: «Пусик, ты как кентавр, снизу демократ, сверху обкомовский дядя».

Ольга Алексеевна пыталась объяснить мужу, как несправедливо с ней обошлись. В последний год, перед тем как уволиться, она ведь рассказывала студентам обо всем, что теперь можно было рассказать: как Сталин уничтожил старых ленинцев, о знаменитом письме Ленина о грубости Сталина, о миллионах по воле Сталина погибших от голода на Украине, о чистках тридцатых годов… В ее семье есть репрессированные, она всегда ненавидела Сталина, когда еще было нельзя ненавидеть.

— …Но я против преувеличений! Да, кое-что было неправильно, например диссиденты в психбольницах, я против того, что все было плохо!

— …Почему ты не понимаешь?.. Если диссиденты придут к власти, то станет еще хуже! Они говорят, что наказывали инакомыслие, но неужели ты не видишь, демократы — это новая диктатура, если ты не с ними, значит, против них, реакционер, и тебя из жизни вон… Это новая диктатура. Почему ты не понимаешь?!

Андрей Петрович не пускался в политические споры, лишь иногда отвечал что-то устало, как будто подыгрывал ребенку.

— …Тем большую важность приобретает сейчас мой предмет — история партии как часть истории страны.

— Олюшонок, ты ведь сама ушла… И что ты все об одном да об одном.

Однажды ночью Ольга Алексеевна вдруг поняла, как он должен поступить. Он должен уйти. Да-да, уйти с должности первого секретаря райкома. Не должен служить Горбачеву, который взял и походя отменил ее жизнь.

Конечно, Ольга Алексеевна понимала — Андрей Петрович не собирается сходить с лыжни вместе с ней. Все перестроечные годы он с медвежьим упорством пытался усидеть на своем месте, что же касается его политических взглядов — их просто не было. Он поддерживал новый курс партии на перестройку, поддержал решение об отмене шестой статьи, еще немного — и он поддержит решение партии самораспуститься!

Было так, как бывает с каждой странной, неожиданной, невозможной мыслью: впервые подумав, удивилась, как это могло прийти в голову, затем невозможность стыдливо обкатывалась, и вдруг показалось — возможно. Ну, а потом — только так и возможно. Если она дороже ему, чем власть, если… если он ее любит… Она в ночных своих мыслях так и говорила: «Если он меня любит, значит — уйдет».