Книга Жестокая красота - Бри Деспейн

— Решай сам, — заявила я Дэниелу. — Ведь именно с тобой он вел двойную игру.

— Уверена? — уточнил он.

— Да.

— Тогда мир, — сказал Дэниел. — А твой меч мне пригодился.

— Бери его себе, — вымолвил Толбот, не отводя от меня взгляда. — У меня есть другой.

Что с ним творится? Он сердится на меня?

Дэниел аккуратно стер с лезвия остатки кислоты гелала своим дырявым плащом.

Наконец-то Толбот перестал на меня таращиться, но я все равно чувствовала напряжение, разделявшее нас.

— А почему ты мне не подарил меч? — небрежно произнесла я, пытаясь разрядить обстановку. — Я вынуждена была использовать деревяшку с блестками, а мальчики получают классное холодное оружие? — Я вытянула вперед липкий обломок — все, что осталось от моего деревянного кола. — Нечестно.

— Я и тебе, детка, могу дать такой же, — усмехнулся Толбот. — Просто я считал, что ты предпочитаешь ощущать в руке деревянный кол.

Дэниел пихнул Толбота кулаком в живот. Тот согнулся пополам и закашлялся.

— Ты не имеешь право так разговаривать с моей девушкой, — сообщил Дэниел, лукаво улыбаясь.

Я отшвырнула палку, взяла Дэниела за руку и потянула его за собой. Я начала опасаться, что сейчас парни примутся подначивать друг друга, а у меня не было ни малейшего желания разбираться с ними.

— Приходи завтра к дому, — не унимался Дэниел. — Побеседуем о Калебе и Королях Тени.

Толбот кивнул. В его взгляде опять промелькнуло нечто загадочное. А может, обычная благодарность за то, что пусть и косвенно, но он все-таки участвует в моей жизни?

Вне лабиринта.

Мы с Дэниелом возвращались к фермерскому дому. К моему удивлению, вечеринка уже закончилась. По залу бродило несколько одурманенных юнцов, которые испытывали на себе «прелести» транса.

— Акхи убрались восвояси? — осведомилась я.

— Они, наверное, унюхали пыль в воздухе. На таких мероприятиях этот запах действует как крик «Полиция!».

— Отлично, — сказала я. — Но я беспокоюсь за Зака и Райана. Как они справятся?

— Полагаю, что ребята носятся по лабиринту взад и вперед. Пусть повеселятся.

Я усмехнулась.

— Что? — спросил Дэниел.

— Чувствую себя мамашей, а ты ведешь себя как папаша. По сути, мы таковыми и являемся. Мы — их альфы, и наши мальчики кинулись убивать демонов, вместо того чтобы делать уроки.

— А ведь это проблема, верно? — прошептал Дэниел и опустил взгляд на меч, засунутый за ремень.

Я не ожидала, что после шума и гама вечеринки вокруг может стоять такая торжественная тишина. Мы в молчании дошли до «Короллы».

— Я потрясен твоим самоконтролем, — признался Дэниел, открывая мне дверцу. — Ты была настолько уравновешенной!

— Еще бы.

Сняв кулон, я погладила лунный камень и передала его Дэниелу.

— Между прочим, за все сражение я ни разу не слышала голоса волка, — заметила я.

А про себя я подумала, что он прозвучал лишь раз, когда я не могла решить, что делать с Толботом. Похоже, что мне стало легче заглушать его после моей молитвы в больничной часовне.

Дэниел захлопнул дверцу и сел на водительское сиденье.

— А ты? Ты в порядке? — поинтересовалась я.

— Не знаю.

— Ты потрясающе дрался в лабиринте. Я серьезно. Просто невероятно! — Я пихнула его пальцем в бок. — Даже с больной рукой! И ты утверждаешь, что ты — не герой? Ты внушал стае благоговейный трепет.

— Я не чувствую себя таковым, — ответил он, крепко сжал руль и выехал с парковки. — Я — чудовище.

— Ты. Не. Чудовище. Сегодня мы спасли много жизней. А для меня в этом и заключается определение героя.

— Но каким образом я действовал? — воскликнул Дэниел и я увидела, как у него на шее запульсировала жилка. — Я убивал. Ненавижу это. Хотя я и изменился, но остаюсь Псом Смерти. Вот чем я занимаюсь на самом деле: лишаю других жизни.

Я откинула голову на спинку. Меня озадачили его слова. Он произнес их с огромным отчаянием и презрением, что причинило мне острую боль.

«Королла» покатила по старой грунтовой дороге — прочь от «Фрайтмар Фармз». Я уповала на то, что вижу эти места в последний раз. На перекрестке Дэниел затормозил на красный сигнал светофора и включил левый поворотник. Стрелки на дорожном щите указывали в три стороны: в Роуз-Крест, в Эппл-Велли и в город. Я невольно подумала о папе. Из-за суматохи, связанной с возвращением Дэниела и вестью о трансформации Пита, я не навещала его сегодня. Но он до сих пор лежит на больничной койке!.. Эта мысль была для меня невыносимой.

И вдруг меня озарило.

— Ты ошибаешься насчет себя, Дэниел. И я тебе это докажу. Поворачивай направо.

— Зачем?

— Мы едем в больницу.

Дэниел покосился на меня, но послушался.

— Ты скоро сам поймешь, кем ты являешься в действительности.

Наш час настал. Пусть раньше у меня многое не получалось, но теперь мы с Дэниелом, взявшись за руки, сможем совершить то, что нам суждено. Вместе.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ДАРЫ СЕРДЦА

В больнице, примерно половина третьего ночи.

Я достала из багажника повседневную одежду, которую мы сняли, когда облачались в костюмы в доме Эйприл. Пока я возилась со своей рубашкой на заднем сиденье машины, я радовалась своей находчивости. Во-первых, мы бы не прорвались через пост медсестер в столь поздний час, если бы выглядели как парочка эмо-бандитов. Кроме того, мне не хотелось, чтобы папа увидел меня в таком наряде — тогда у него наверняка остановилось бы сердце. А я уже по горло сыта больницей.

Увы, мне не помог облик девочки-паиньки. Посетителей пускали в отделение интенсивной терапии по ночам, но это не меняло того факта, что я была несовершеннолетней и, следовательно, не имела права после наступления темноты приходить сюда без сопровождающих. Вот о чем мне сурово напомнила медсестра из приемного отделения.

— Но моему другу исполнилось восемнадцать, — пробормотала я. — Он может считаться моим сопровождающим, правда? Мы не собираемся оставаться здесь на целую ночь. Дайте нам двадцать минут. Больше и не надо. — Я изобразила на лице величайшую грусть и пожалела о том, что не умею плакать по заказу. — Мне очень нужно увидеть папу. Ну, пожалуйста!

Сестра оставалась твердой как скала.

— К пациентам допускаются только родственники.

— Навестим его утром? — еле слышно прошептал Дэниел.

Я помотала головой. Я опасалась, что позже я растеряю свою храбрость. Значит, откладывать нельзя.