Книга Эскимо с Хоккайдо - Айзек Адамсон

— Прекрасно, — подытожил он. — Благодарю за сотрудничество. Можете идти.

— Минуточку! — сказал я. — Я хотел бы знать, что случилось.

— Еще бы вам не хотеть! — усмехнулся он.

— А это что значит?

— Ничего, — сказал он. — Идите. Еще увидимся.

— Новую пытку освоили, так?

— Послушайте, Билли, — сказала Арадзиро. — Беда с вами, американцами: вы никого не видите, кроме себя. Носитесь со своей драгоценной личностью. Каждый раз, когда вас доставляют в участок, вы реагируете так, словно я делаю это для собственного удовольствия. Как будто мне нравится вас преследовать. В вашем подростковом сознании просто не укладывается, что я — реальный человек, который пытается делать реальное дело на благо общества — да-да, реального общества! Год за годом вы продолжаете со мной бороться. Сколько раз вы пытались утаить информацию от властей?

— На то были свои причины.

— Возможно. Однако ветер переменился. Теперь информацией владею я, а у вас — одни вопросы. И если вы не принесете извинения, я вам ничего не расскажу.

— Я должен принести извинения?

— Вот именно, — подтвердил он. — Принести извинения. Может быть, в английском языке таких слов нет. Но у вас не будет проблем со словами. Вот, я ваши извинения уже приготовил сам.

Арадзиро улыбнулся — должно быть, первая искренняя улыбка за всю его жизнь, — достал из ящика стола большой лист бумаги, смахивавший на официальные документы, и передал мне. Мелкий почерк, строки вылезают на поля, обе стороны листа исписаны сплошь.

— Прекрасно, — сказал я. — Где подписать?

— Не надо подписывать. Читайте. Вслух.

Улыбка расползлась еще шире, дабы я не подумал, будто Арадзиро шутит. Такого грязного трюка он со мной еще не разыгрывал. Похуже китайской пытки мочой, страшнее, чем в тот раз, когда три дня подряд он дудел мне в камеру величайшие хиты Хибари Ми-сора.[104]

Но я обязан был разузнать про Такэси, а потому проглотил гордость, глубоко вздохнул и начал читать.

То были подробнейшие мемуары. Я слышал собственный голос, извинявшийся за срыв рейда против держателей боевых петухов, за тот случай, когда я отключил на пляже Хамаяма громкоговоритель, неустанно уговаривавший пловцов «избегать утопления». Я извинялся за то, что подверг опасности жизни гражданских лиц, приняв участие в мотоциклетных гонках банды подростков-босодзуку[105]в Харадзюку. За то, что замазал суперклеем рупоры правых фанатиков, выступавших перед храмом Ясукуни. За обесштанивание министра просвещения в ходе благотворительного футбольного матча, за незаконное использование фотокабинки, незаконное проникновение на лестницу, многократное нарушение Акта об Утреннем Этикете Мэгуро-ку и нападение на эстрадного комика в Роп-понги. Монолог длился бесконечно, подробно перечисляя мои якобы преступления, моля о прощении в самых цветистых и смиренных выражениях, какие только мог изобрести язык, славящийся склонностью к цветистому самоуничижению.

Закончив, я поднял взгляд и увидел, что Арадзиро откинулся на стуле. Глаза его были закрыты, черты лица смягчило блаженство. Я уронил текст с извинениями на стол. Еще мгновение Арадзиро наслаждался, потом испустил долгий вздох и открыл глаза.

— Замечательно, — сказал он. — Просто замечательно. Сигарету хотите?

— Не курю.

— Вот как? Ну тогда посидите, а я позову весь отдел. И когда вы будете читать это им, постарайтесь вложить побольше чувства…

Стоит токийским полисменам получить желаемое, и не найдешь ребят приятнее. Один из них, по имени Сибо-мо, подвез меня в «Фальшивую ноту» и хотел даже угостить горячим шоколадом. Я со всей вежливостью отклонил предложение, но Сибомо был слегка разочарован. Пустился объяснять, как мило в такой сумрачный денек выпить горячего шоколада. Он сказал даже, что любит холодные дни, потому что они наводят его на мысль о горячем шоколаде. Я посоветовал ему переехать в Кливленд — вот уж где холодных дней предостаточно.

Узнав, что я из Кливленда, он захотел выяснить все подробности о вышедшем в тираж питчере «Индейцев», который теперь состоял на жалованье у «Японских борцов-любителей». Я никак не мог ответить на его вопросы, но его это нисколько не огорчало — то был лишь предлог рассказать, как он в старших классах играл против Итиро Судзуки.[106]Кто такой Итиро Судзуки, спросил я забавы ради, и наша поездка завершилась в молчании.

Наконец-то я смог поразмыслить над исчезновением Такэси.

Инспектор Арадзиро в итоге признался, что расследует дело об исчезновении Такэси. Бармен «Последнего клича» позвонил в полицию, когда Такэси не явился на традиционную вечернюю выпивку. На работе вчера тоже не показывался. С женой не говорил, соседи по лачужному кварталу в парке Синдзюку его не видели. Вскоре после нашей встречи он попросту растворился в воздухе.

По словам инспектора Арадзиро, Такэси одолели долги. В парке он жил главным образом потому, что прятался от якудза, работающих на ростовщиков. За квартиру жены в Эбису на самом деле платил богатый тесть, и она жила там под чужим именем вот уже три года, с тех пор как у Такэси начались финансовые проблемы.

Эти обстоятельства и момент исчезновения, по мнению Арадзиро, означали, что Такэси предпочел ёнигэ — бегство в ночи. С каждым годом все больше японцев спасаются от долгов таким способом — меняют имя и исчезают. Поскольку перед Новым годом полагается свести все счеты, декабрь — ник сезона для беглецов.

Когда Арадзиро сдержанно-профессиональным тоном излагал мне все это, у меня сжималось сердце. Жаль, что Такэси не поделился со мной проблемами, но на то он и Такэси. И он не принял бы от меня помощи. Так уж он устроен.

Но чем дольше я размышлял, тем меньше верил в добровольное бегство. Пусть у него было много долгов, не в характере Такэси внезапно подхватиться и удрать. А к тому же он почуял сенсацию. Когда я припомнил его взволнованный голос на автоответчике, во мне зашевелилось мрачное подозрение. Может быть, не по своей воле Такэси исчез.

Сперва Ольга, теперь Такэси. Я не знал, имеется ли связь между их исчезновениями. Если, конечно, такая связь — не я сам. Неуютная мысль.

Чем думать об этом, лучше заняться ключом, который оставила Ольга. Я достал его из кармана, выложил на ладонь, рассмотрел. При свете дня ключ отливал синевой — ясное дело, я этого не заметил в красном мерцании гримерки «Краденого котенка». Куда Ольга делась и почему? — гадал я, но еще больше меня занимал вопрос, какую дверь отпирает этот ключ. Ольга сказала Таби, что я сам догадаюсь, но где зацепка?