Книга Слепой инстинкт - Андреас Винкельман

— Явно больше пятидесяти километров в час, — заметил Макс.

Франциска украдкой посмотрела на него. Унгемах успокоился, но еще не пришел в себя до конца, восседая рядом с ней, словно воплощение вселенской печали. Вся его сила и мощь покинули его — по крайней мере, пока.

— Вы прочитали надпись? — спросила Готтлоб.

У ручья она обращалась к нему на «ты» — так вышло само собой, но сейчас Франциска не решалась напоминать ему о минутной близости. Это «ты» было вызвано его беспомощностью, возвращением к детству, к тому Максу, которому вот-вот должно было исполниться шестнадцать. А теперь Унгемах стал прежним. Франциска чувствовала, что воспоминание о той ситуации ему неприятно и он не хочет об этом говорить.

— «Саул и сыновья» или что-то в этом роде.

Франциске показалось, что она где-то уже слышала похожее название, но, возможно, она ошибалась. Впрочем, это было неважно. Готтлоб заговорила об этом только для того, чтобы отвлечь Макса от горестных мыслей, и теперь пыталась продолжить начатый по дороге в деревню разговор.

— Среди ваших знакомых не было рыбаков? Может быть, вы общались с ними, приходя к ручью?

Макс покачал головой.

— Конечно, я видел тут рыбаков, но они прогоняли нас отсюда. Мы же шумели, распугивая рыб. Но почему вы опять заговорили о рыбаках? Вы думаете, Сину похитил один из них?

— Мы не можем исключать такой возможности, кроме того, есть кое-какие зацепки, которые наводят меня на эту мысль.

Ей хотелось назвать ему имя Вилкенса, чтобы посмотреть, не припомнит ли он каких-либо подробностей, но Франциска не решалась. Вдруг Макс решит теперь охотиться за Вилкенсом?

— Вы что-то от меня утаиваете, верно?

— Учитывая то, как вы повели себя сегодня, вы не оставляете мне другого выхода, как бы мне ни хотелось все вам рассказать.

— Знаете, я сожалею о том, что поступил так. — Макс вздохнул. — Правда. Это было неправильное решение. Просто я прочитал ту статью в газете и страшно разозлился. Я был уверен в том, что именно этот водитель похитил Сину! Ни секунды в этом не сомневался. Понимаете?

Франциска медленно свернула направо, не зная, что ответить.

— Понимаю. После всего, что вам пришлось пережить, это была совершенно нормальная реакция. Хотя поступать так было глупо.

— Я больше такого не натворю, можете мне поверить, — виновато протянул Макс.

Франциска покосилась на него. Ей так хотелось верить ему! Кроме того, ей отчаянно хотелось найти еще одну зацепку, связанную с Вилкенсом. А тут еще эти совершенно неуместные чувства к Максу! Плохо дело. Готтлоб даже не пыталась отрицать, что она что-то испытывает к Унгемаху, а после того момента близости на берегу ручья это стало очевидным. И хотя она еще не обсуждала это с Максом, уже возникли проблемы. Личные интересы противоречили ее служебным обязанностям… А ведь все так просто. Ей нельзя говорить с этим человеком о ходе расследования. Если кто-нибудь узнает об этом разговоре, у нее будут большие неприятности на работе. С другой стороны, Макс заслужил право на то, чтобы все знать.

— Могу? — переспросила Франциска.

Он кивнул, глядя ей в глаза.

И Готтлоб решилась.

— Хорошо. Когда вернемся в город, можем зайти в пивную и все обсудить. Я вас приглашаю, конечно, если вы не против.

Макс всегда неуютно чувствовал себя в пивных, но ему нравилось общество Франциски, и потому он без колебаний принял приглашение.

Случившееся на берегу ручья казалось ему странным. Макс не ожидал, что эмоции окажутся настолько сильными и он не сможет сдержаться. Но что было, то было.

Когда Франциска обняла его, Максу показалось, что это правильно, что все так и должно быть. Потом, когда они ехали в автомобиле, Унгемах устыдился случившегося. В конце концов, он впервые в жизни расплакался перед женщиной. Он был благодарен Готтлоб за то, что она не стала обсуждать происшедшее, а завела разговор о расследовании.

Теперь они сидели за круглым столиком в углу пивной. Сделав заказ, Макс беспокойно поерзал на месте и принялся теребить подставку для кружки. Он не знал, должен ли заговорить первым, или начало разговора нужно предоставить девушке.

Некоторое время они сидели молча, делая вид, будто с интересом осматривают интерьер пивной.

— Господин Унгемах, — наконец нарушила молчание Франциска. — Я понимаю, непросто…

В этот момент к ним подошел официант, принеся два бокала светлого пива.

— У меня к вам просьба, — сказал Макс, подождав, пока официант отойдет.

— Слушаю.

— Мне не очень-то нравится моя фамилия… — Он нерешительно покрутил в руках бокал. — А после всего… Я имею в виду… ну… может, нам перейти на ты?

Ему пришлось собрать все свое мужество, чтобы произнести это. Выйти на ринг и сразить противника нокаутом и то было проще…

— Я только за. Можешь называть меня Франциской. — Девушка улыбнулась, поднимая стакан.

— Макс.

Они чокнулись, и в это мгновение Унгемах коснулся ее длинных тонких пальцев. Выпив, они отставили бокалы в сторону.

— Ну хорошо. — Франциска улыбнулась. — Я надеюсь, что ты не злоупотребишь моим доверием.

— Обещаю.

Комиссар кивнула.

— Тебе о чем-нибудь говорит имя Вилкенс? Вполне возможно, что этот человек десять лет назад жил неподалеку от Хестерфельда либо выезжал туда на рыбалку.

Макс задумался.

— Нет. Мне очень жаль… — Он видел, что разрушает ее ожидания. — Хотел бы помочь, но…

— Все в порядке, — отмахнулась Франциска. — Что ж, стоило попытаться.

— А что с этим Вилкенсом?

— Ничего, забудь.

Они немного помолчали. Официант принес им булочки, и они с аппетитом принялись за еду. За ужином Макс и Франциска разговорились. Макс узнал, что Готтлоб выросла в романтичном загородном домике на берегу озера. Она рассказала ему, что ее отец — писатель, выпускавший под псевдонимом детективные романы и тем зарабатывавший на жизнь. Мать раньше работала учительницей немецкого и математики в начальной школе, но в возрасте сорока пяти лет прекратила это занятие. Желание Франциски служить в полиции было связано с профессией отца. К нему в гости часто заезжал приятель, комиссар полиции, который постоянно рассказывал увлекательнейшие истории, связанные с его работой. Однажды отец написал детектив, в котором прототипом главной героини стала его дочь. С тех пор для Франциски все было решено.

Она даже поделилась с Максом своим горем: отец заболел раком простаты, и она не знала, сколько ему осталось.

— Он неисправимый оптимист! — В улыбке Готтлоб читались боль и беспомощность. — Я думаю, папа намеренно скрывает от всех, насколько плохо обстоят дела. Впрочем, хочется надеяться на то, что я ошибаюсь…