Книга Холодная песня прилива - Элизабет Хейнс

После душа мне полегчало, я немного приободрилась, хотя вещи по-прежнему валились из рук. На запястьях остались следы — бо́льшую часть ночи я провалялась, связанная, — а промывая волосы, я нащупала над ухом здоровую шишку. Я осторожно надавила на нее, но боль оказалась такой внезапной, острой, мучительной, что второй раз я экспериментировать не стала. Хорошо еще обошлось без кровопролития, без сломанных костей. Повезет, так Карлинг вообще ничего не заметит.

Сколько я пробыла в душе, не засекала, но, когда вышла, было уже совсем темно. Я ждала, чтобы на парковке вспыхнул свет, но света все не было. «Должен же он включиться?» — спрашивала я себя, стоя как раз под датчиком в кедах и штанах от спортивного костюма. Прошлой ночью, вероятно, кабель опять перерезали. Видимо, его резали каждую ночь и Кэм каждое утро его восстанавливал. Теперь ему надоело, и он оставил все как есть. Я пошла обратно к «Мести прилива», неуверенно переступая по колеблющемуся понтону.

На «Мести» горел свет. Я попыталась припомнить, в каком виде оставила ее, но безуспешно. Мозг превратился в вату.

Я спустилась в каюту и чуть не окочурилась: возле кухонной раковины стоял Карлинг и наливал воду в чайник.

— Черт! — сказала я. — Чуть инфаркт не приключился.

— Запирай, когда уходишь с лодки.

— Я только в душ выскочила.

Он подошел ко мне, обнял обеими руками. Тело отозвалось болью, и в то же время стало приятно. Он еще и поцеловал меня — неловко, это не было похоже на тот наш первый поцелуй.

Мелькнула и исчезла мысль о Дилане.

— Все нормально? — настойчиво спросил он, лицо выражало тревогу.

— Я все еще чуточку пьяна, — призналась я, словно к этому все и сводилось. — Извини. Мне было хреново, и я решила: напьюсь и пусть весь мир провалится в тартарары.

На столе в нише дожидался большой бумажный пакет, а внутри — две упаковки жареной картошки. Я достала из кухонных шкафчиков соус, соль и уксус.

— Я еще выпивки принес, — сказал Карлинг. — Подумал, может, у тебя заканчивается.

Две бутылки вина, красного и белого. Соблазнительно. Я улыбнулась ему — лучшей моей пьяной улыбкой.

— Открой, — попросила я, протягивая ему штопор. — Я уже не помню как.

Лишь принявшись за еду, я почувствовала, как голодна. Я съела все подчистую, выскребла даже остатки соуса с бумаги. Карлинг со своей порцией расправлялся не столь поспешно, а вино прихлебывал так изящно, будто сидел в ресторанном зале, а не в закутке полуотремонтированной старой баржи на Медуэе.

— Так, — произнес он наконец. — Почему тебе стало хреново?

Я пожала плечами. Хмель развеялся, но я все еще чувствовала близость слез, они могли хлынуть в любой момент.

— Да просто мне было одиноко, только и всего. Не стоит меня жалеть. Мне редко бывает одиноко, но вот сегодня так случилось.

— Но теперь уже лучше? Разделим одиночество на двоих?

— Хорошее предложение. Почему у тебя грустный вид? — чуть позже спросила я.

Он засмеялся невесело и подлил мне вина:

— Не грустный. Просто старею.

— Ты еще молод.

— Старше тебя.

— И что с того?

— Ну, вот сегодня я чувствую себя старым. И это неплохой предлог для того, чтобы напиться.

Я улыбнулась ему: впервые мне было по-настоящему хорошо с ним.

— Надо бы что-то покрепче, — заметила я.

— Угадала, — откликнулся он и достал из сумки (я только сейчас заметила ее на трапе, ведущем в рубку) бутылку водки. — Надеюсь, ты это пьешь.

— Черт возьми! — ответила я. — Лишь бы не денатурат.

С этой минуты все у нас с ним пошло веселее, мы пили рюмку за рюмкой, по радио передавали джаз, который нам обоим не слишком-то пришелся по вкусу, и каждый раз, когда один из нас кривил рожу, заслышав негармоничную ноту, мы это дело запивали. Так мы становились все пьянее и пьянее.

Сумка с вещами и бутылка водки подсказали мне, что Карлинг решил остаться на ночь, а судя по количеству потребляемой водки, не собирался спозаранку на работу. И как только эта мысль просочилась в мой бедный мозг, я позволила себе расслабиться — хотя бы на один вечер.

Сегодня ночью на баржу никто не полезет.

По крайней мере до утра клад Дилана в безопасности.

Глава 23

Следующий ход Данкерли сделал опять-таки в пятницу.

Я предвкушала вечер, выступление, и, хотя рабочая неделя выдалась на редкость хлопотная, она уже заканчивалась, мне не терпелось отправиться в «Баркли» и выпустить пар.

Во второй половине дня у нас проводились собрания — еще одно весьма непопулярное нововведение Данкерли. В ту пятницу, на мою беду, кроме меня, на работе никого не было. День оказался таким напряженным, что я даже не успела заметить отсутствия коллег. Двое болели. Гэвин уехал на Тенерифе. Люси взяла полдня отгула, чтобы сделать маникюр. Мы с Данкерли остались наедине.

Должно быть, отдел кадров, проверив мою жалобу, велел ему оставить меня в покое. Во всяком случае, после того столкновения в кабинете я его почти не видела. А теперь он сидел напротив меня за большим столом и таращился на меня так пристально, что мне сделалось не по себе.

Минут десять мы ждали молча, пора было начинать собрание. Данкерли откашлялся и произнес:

— Что ж, Дженевьева, похоже, нынче нас только двое?

— Похоже на то, — согласилась я.

— И какой у тебя отчет?

Я поглядела на распечатанные к собранию листы отчета о продажах и подтолкнула их к боссу. В этом месяце я вышла на первое место в команде. Чуть не сдохла, но желание поскорее вырваться отсюда подхлестывало меня.

Он быстро пролистал страницы и кивнул.

— Вот видишь, — сказал он, — чего можно добиться, стоит только захотеть?

Я промолчала. Не решалась и слова произнести, а то сорвусь.

— Слушай, — продолжал он, — мне кажется, ты неверно истолковала мои намерения.

Брови у меня поползли вверх.

— Неужели? И какие же у вас были намерения?

— Заставить тебя переспать со мной.

Я ожидала чего угодно, но только не этого. Должно быть, вид у меня был изумленный, я залилась краской.

Его мое смущение только рассмешило.

— С чего бы тебе удивляться, при твоей работе? Я, конечно, имею в виду вторую твою работу.

— Если мы закончили, мне пора вернуться к делам, — сказала я.

— Работаешь ты на совесть, Дженевьева.

— Зря вы затеяли этот разговор. А вдруг я все записываю?

— Не так ты умна, как воображаешь.