Книга Взять свой камень - Василий Веденеев

— Поглядите сюда! — приказал переводчик.

Антон взглянул. Да, это его комбинезон, оставленный в вещмешке перед выходом на явку к деду Матвею. Теперь немцы знают точно, кто он и откуда. Пусть им неизвестны его настоящее имя и звание, неизвестно, кем он был в разведгруппе, но они уже знают, что он пришел из леса, что он прыгнул ночью с парашютом в их тыл, что он имеет задание…

— Ваше? — по знаку переводчика, один из солдат поднял с земли маскхалат и приложил его к Волкову.

— Точно по мерке, — зло усмехнулся эсэсовец. — Еще есть ваши сапоги, оставившие в лесу немало следов. Думаю, не стоит их примерять? Есть оружие с отпечатками пальцев, другие вещи… Молчите? Вас давно надо расстрелять, Буров, или как вас там на самом деле, но мы не закончили разговор. Учтите, ваша жизнь в ваших же руках. Довольно сказок! Пошли!

Он направился ко входу в здание школы. Следом, конвоируемый солдатами, поплелся Волков.

Второй раз за сегодня он входит в этот дом, второй раз поднимается по лестнице, второй раз идет по коридору к дверям уже знакомой классной комнаты. Что его там ждет? Что и кто?

За столом в бывшем классе сидел уже не рыжеватый пехотный обер-лейтенант, а немец в черном мундире — лет тридцати, моложавый, подтянутый, с приятным, чисто выбритым лицом. Он с любопытством повернул голову, разглядывая вошедшего, указал ему на стул. Кстати, наученные горьким опытом, немцы поставили стул подальше от стола.

Усевшись, капитан увидел, что в классной комнате произошли изменения: нет сора по углам, пол старательно протерли мокрой тряпкой; убрали цветы с подоконника второго окна и распахнули его настежь; на столе стояло заменявшее пепельницу блюдце с каемкой из тонких розовых полосок. На стене все так же висела карта полушарий, но немец в черном сидел не на стуле, а в кресле.

Глаза у эсэсовца светлые, внимательные, веселые. Доволен, подлец, что удалось вытащить Волкова из подвала. На петличке знаки различия штурмбанфюрера, и Антону подумалось, что это, наверное, и есть тот самый черный эсэсовец, распоряжавшийся поисками их группы, о котором говорил захваченный на хуторе Каттнер.

Конвоиры вышли. Переводчик занял привычное место у окна. Около двери и за спиной Волкова встали рослые эсэсовцы в армейской форме ваффен-СС.

«Четверо, — прикинул Антон. — А у меня скованы руки…»

— Снимите, — кивнул на стальные браслеты пленного штурмбанфюрер.

Стоявший сзади немец вынул из кармана френча ключ на шнурке, открыл замок и снял наручники. Волков тут же начал растирать онемевшие запястья, на которых остались сине-багровые полосы.

— Курите? — офицер протянул капитану красненькую пачку сигарет «Оверштольц».

Антон грязными, чуть подрагивающими пальцами вытянул сигарету. Прикурил от спички, услужливо поднесенной стоявшим сзади эсэсовцем, и отметил, что сигареты дорогие — такие не по карману простому служаке, даже в звании штурмбанфюрера.

— Познакомимся? — добродушно улыбнулся офицер. — Я — штурмбанфюрер Шель, а вы?

Молчать? Или попробовать вновь затеять словесную дуэль, выжидая, пока перестанут дрожать руки, уравняется дыхание, пройдет головокружение?

— Буров, Иван Иванович, — стряхнув пепел в блюдечко, ответил Антон.

— Прекрасно, — снова улыбнулся немец. — Как видите, я владею вашим языком и прочитал документы. — Он брезгливо поднял за уголок лежавший перед ним паспорт. — При желании, я могу иметь бумаги, подтверждающие, что я папа римский. Но если вам нравится называть себя Иваном Буровым, я пока не буду возражать. Пока! — сделав легкую паузу, многозначительно добавил он и отложил паспорт.

— Не понимаю, — сделал глупое лицо капитан. — У вас мой паспорт, там все написано. Я уже говорил, — он кивнул на стоявшего у окна Рашке, — что я бухгалтер, в армию не годный, потерял жену и детей… Поезд наш разбомбило.

— Да, да, — ласково улыбаясь, согласно закивал Шель, словно слушал детский лепет. — Мне докладывали. Очень складно, господин Буров, очень. Вы убили охранявшего вас солдата — убили, не имея оружия на руках, но завладели его оружием. Потом убили часового у подвала, устроили перестрелку, в которой убили еще двух солдат. Мне кажется, это весьма неплохо для слабого здоровьем и не пригодного к армейской службе бухгалтера, человека сугубо штатского!.. Идете от границы? Разувайтесь! Снимайте носки и ботинки!

Волков положил в блюдце недокуренную сигарету, наклонился и медленно начал развязывать шнурки. Немец не дурак, сейчас он выложит еще один козырь… Впрочем, зачем ему это, когда и так все ясно? Желает насладиться победой, еще больше задавить психологически? Или рисуется перед подчиненными, одновременно показывая хватку опытного полицейского?

— Снимите носки! — приказал Гельмут. — Поглядите на свои ноги! Они у вас не стерты, не побиты! Я допускаю, что вы чистоплотны, стирали носки и мыли ноги, но пройти от границы сотню километров в неудобной для этого обуви и не иметь потертостей? Хватит валять дурака, Буров! Обувайтесь…

Когда Волков обулся, завязал шнурки и выпрямился, перед немцем стояла на столе игрушка — искусно вырезанный из дерева пляшущий мужичок с балалайкой. Шапка у мужичка лихо заломлена набок, обутые в лапти ноги готовы выделывать кренделя, хитрая улыбочка на бородатом лице — так и кажется, что сейчас он запоет: «Ах ты сукин сын, камаринский мужик!» Тренькнет балалайка, ударят по пыльной дороге лапти…

Палец Шеля щелкнул фигурку по голове. Мужичок качнулся и снова выпрямился.

— Видите? Русская игрушка ванька-встанька. Он отражает многие черты национального русского характера, особенно азиатское упрямство. Но я не советую вам упрямиться! Давайте лучше постараемся найти общий язык. С нами Бог, — Шель ткнул пальцем в надпись, выбитую на пряжке поясного ремня эсэсовца в армейской форме. — А Бог всегда на стороне больших батальонов! Взят Минск, мы выходим к Двине и Днепру! Впереди Смоленск!

Он убрал в карман черного кителя резную фигурку и закурил новую сигарету, не предлагая больше Волкову.

— Жизнь всегда была и остается самой большой ценностью, Буров. Я готов подарить ее вам в обмен на ряд договоренностей.

— Мы не договоримся, — глядя в пол, глухо ответил Антон. — Не получится.

— Не спешите, — усмехнулся Шель. — Вам чуждо наше, мне чуждо ваше, но мы оба профессионалы. Наконец, мы оба люди! Неужели это нас не может хотя бы как-то связывать? Видели своих там, во дворе? Видели свой комбинезон, оружие? Им, — он показал сигаретой за окно, — уже больше ничего не нужно. Ни нашим солдатам, ни вашим парашютистам. А мы еще живы… Я не зря таскаю с собой игрушку. Во всей Европе не найти подобной бессмыслицы, но теперь деревянная Россия получила смертельный свинец! И не в основание, как у игрушечного мужичка, а в самое сердце!

— Мы не договоримся. Дайте еще сигарету? — попросил Антон.

— Пожалуйста, — ободренный его просьбой, Шель протянул раскрытую пачку, дал прикурить от своей зажигалки. — Я не предлагаю вам сотрудничать с рейхом, это глупость! Мне надо знать, где ваша база и зачем вы здесь? Что или кого вы тут забыли, поспешно уходя на восток? И все… В обмен — жизнь! Не говорю, что она будет прекрасной, но это жизнь.