Книга Вепрь - Олег Егоров

Я миновал темный коридор правого крыла и заглянул в будку киномеханика. "Дежа вю", — усмехнулся я при виде самостоятельно работающей передвижки. "Дежа вю" оказалось еще круче. Выглянув через крайнюю бойницу в зал, я узрел Паскевича. Как и в прошлый раз, Паскевич сидел у прохода. Как и в прошлый раз, его внимание было совершенно поглощено хроникальными кадрами трофейной ленты, запечатлевшими изуверские опыты в концлагере.

— Чертов онанист, — пробормотал я, непроизвольно вытащив лимонку.

Желание выдернуть чеку и метнуть гранату в смотровое оконце передалось мне, должно быть, от Гаврилы Степановича, когда-то уже совершившего подобный акт вандализма. Но, подорвав заведующего клубом, я напрочь лишался возможности отыскать лабораторию Белявского, либо же весьма усложнял ее поиски. Я подавил свой порыв и переместился из будки в клубный зал.

— Генерал Паскевич! — крикнул я, встав у тяжелой портьеры так, чтобы видеть по возможности его фигуру, а самому остаться в тени. — На выход!

Паскевич резво обернулся.

— Здесь посторонним воспрещено, — отозвался он с места. — Покиньте.

Меня он не видел. Не дождавшись ответа, он встал и направился к выходу.

Я отступил в коридор.

— Кто такой? — оказавшись на свету, он изучал меня долго и подозрительно. — Помощник Обрубкова? Встали на воинский учет?

Мне уже были отлично знакомы его ухватки и способы. Я не поддался.

— Вам бы теперь фиолетовой самогонки желательно, — пожал я плечами. — Гаврила Степанович тоже хотел первым делом на учет меня поставить, а как самогонки фиолетовой дернул, так и одумался.

— Паскевич. — Будто невесть кому, он протянул мне свою узкую ладонь.

Она так и повисла в воздухе, словно дорожный указатель.

Право же, люди — самые диковинные существа, каких себе можно вообразить. Бесполезно рыскать по уголкам фантазии, наделяя ее плоды сверхъестественными признаками. С головой петуха и змеиным хвостом? Обучился из прохожих камни делать? Человек переплюнет.

— Детишек не жалко, генерал? — Я смотрел на него с отвращением, все крепче сжимая рукоятку "Вальтера". — Зачем вы их к деревьям-то привязывали, уроды?

— Наплевать. — Он развернулся и захромал в противоположное крыло, уверенный, что я последую за ним. — Нужна полноценная молодежь. Народ спивается. Пойдемте в кабинет. У меня ноги затекли.

Чуть помедлив, я нагнал его.

— А привязали, юноша, только последний экземпляр, — возразил он, шаркая по коридору. — Да и тот — спецдоставка из морга. Детдомовский был. Сорвался с пожарной лестницы. Кто же знал, что в регистратуре сохранилась карточка с анализом крови Захара Алексеевича?

— Но для чего?! — обомлел я.

— Для того, что Гаврила слишком ретиво устремился на поиски. Да и прокуратуру уже следовало чем-то занять в этой истории. Алексей Петрович на областное начальство крепко насел. Вот и подкинули мы им клубочек. Размотать не размотают, зато натешатся.

Что ж, Паскевич всегда бил дуплетом. "Ружье лучше двуствольное, — отметила в час нашего знакомства Анастасия Андреевна. — Из него сразу дважды выстрелить можно". Невдомек лишь было заведующему культурным сектором Пустырей, что егерь Обрубков сам имитировал бурную деятельность, сбрасывая с подлинного следа шайку детоубийц.

Кабинет заведующего был обставлен скупо и предсказуемо. В углу торчало зачехленное знамя.

Стул, стол, вешалка, сейф, несгораемый шкаф и даже подставка с чучелом филина, как успел я заметить, были снабжены инвентарными номерами, намалеванными пожарной краской. Лишь групповой фотоснимок над зачесом присевшего за стол Паскевича был частной, предположительно его собственностью.

Отряд полноценных людей во главе с самим Совершенством двигался вдоль кромки рва. Совершенство усмехалось в усы. Где-то внизу с кирками и заступами копошились отбросы. От жаркой работы таял их срок. Один из полноценных людей, забегая вперед, что-то пояснял Совершенству. Он был низкорослый, кривоногий и в фуражке. Я узнал в нем Ежова. Точно такую фотографию мне показывал мой товарищ Папинако в редкой нынче книге очерков о строительстве канала имени Совершенства.

Паскевич сидел, слегка откинувшись, и смотрел на меня, совсем не мигая. Выставив правую ногу для неизвестных целей, я продолжал стоять посреди кабинета.

— По какому вопросу? — Генерал вдруг сухо заперхал и, прокашлявшись, выдвинул средний ящик стола. — Ежели насчет вакансии, то прошу заполнить…

Я предполагал увидеть извлеченную из ящика какую-нибудь шутовскую анкету, но увидел темную дырку ствола, нацеленного прямо в мой живот. Без дальнейших предисловий Паскевич спустил курок. Наган щелкнул вхолостую.

— Вот стерва! — Паскевич свернул набок стальной барабанчик и исследовал пустые гнезда на просвет. — Патроны высыпала, отродье дворянское!

В очередной раз Настя спасла меня от гибели.

— Стерва же! — негодовал Паскевич, обшаривая ящик. — Верь после этого кадрам! Когда изловчилась? А я ей еще характеристику в институт выписал!

Вытянув из кармана "Вальтер", я медленно поднял его и выстрелил. Пуля угодила в отряд полноценных людей. Треснуло и посыпалось битое стекло.

— Оружие на стол, — прошептал я, опустив "Вальтер" пониже.

Теперь он вздрагивал на уровне искаженной физиономии комитетчика.

Последнее требование было излишним. Наган и без того лежал на столе.

— Вы перешли границу! — отрывисто выкрикнул Паскевич.

— Граница на замке, — возразил я, стараясь сохранять хладнокровие.

Действительно, перейти советскую границу в начале восьмидесятых было так же немыслимо, как совершить путешествие на Плутон. При этом от нелегального пересечения граница уже тогда охраняюсь исключительно изнутри, поскольку снаружи таких сумасшедших и в Китае трудно было сыскать. Последним, наверное, чудаком, дерзнувшим пересечь ее без официального дозволения, был воздухоплаватель Пауэрс, показательно сбитый чуть ли не в районе стратосферы нашими заскучавшими ракетчиками. Шпионы давно ездили к нам с визой. Но что до внутренних посягательств на рубежи, то здесь пограничники вязали желающих пачками. Товарищ мой, Папинако, высказал предположение, что если всех осужденных за попытку бегства из совка выстроить в шеренгу по двенадцать рядом с очередью в Мавзолей, то очередь сильно уступит.

Между тем дуло моего "Вальтера" уперлось в полосатый галстук заведующего клубом. Паскевич остался недвижим. Только щека его нервно дергалась. Связать его, как танкиста, я возможности не имел. Паскевич не Тимоха, — соображал я туго, но верно — Дай ему, сняв с мушки, шанс, и мы сразу поменяемся ролями".

— Браслеты! — припомнил я команду из какого-то милицейского детектива.

— Браслеты? — Смех генерала смешался с кашлем, сухим и отрывистым. — Браслеты в ювелирном, сынок! Браслеты ему!