Книга Аберистуит, любовь моя - Малколм Прайс

Она подбежала ко мне, я распахнул объятья.

– Но не так сильно, как меня, правда?

Я прижал ее к себе.

– От тебя пахнет.

– Я знаю.

Она глубоко вздохнула и прильнула щекой к моей груди.

– Забери меня отсюда, Луи.

– Куда?

– Куда угодно.

– О'кей.

Она отстранилась и взглянула мне в лицо:

– Ты серьезно?

– Да.

– Когда мы сможем уехать – сегодня?

Я покачал головой:

– Нет, сегодня – нет.

Светофор перемигнул, и автобус покатил вперед.

– Прошу тебя, Луи, непременно сегодня.

– Несколько дней роли не играют.

– Играют – ой как играют, Луи, если б ты знал.

Подъехал автобус.

– Сейчас же.

– Если я уеду сейчас, меня выследят. Я сяду в тюрьму.

– Мы уедем туда, где нас не найдут.

Я грустно покачал головой:

– Я запер Ллиноса в туалете – Ллинос меня найдет.

Автобус остановился, зашипели двери. Мивануи оторвалась от меня, шагнула к подножке и оглянулась через плечо. Войдя в салон, она закусила губу – горе исказило ее лицо.

Я прошел семь миль до своего трейлера; на берегу между Бортом и Инисласом горел костер, вокруг которого собралась группа ветеранов. Они жарили кроликов и прихлебывали из банок крепкое пиво. Один фальшиво тенькал на гитаре какие-то куплетцы. Я обошел их стороной, не горя желанием встретиться с группой людей, которых не обманет мой маскарад. Но я опоздал – меня окликнули. Я попытался сделать вид, что не расслышал, и продолжал шагать, но один бродяга встал и направился ко мне.

– Эй, дружище, иди поужинай с нами.

Я развернулся на месте кругом, не зная, что делать. Сумею ли я убедить их, что я ветеран? Почти наверняка, нет. Как они отреагируют на самозванца? Посмеются? Или разозлятся? Если разозлятся, то что сделают? На низшей ступеньке общественной лестницы человеку терять, считай, нечего. Проклятье. Солдат подошел ко мне:

– Пошли, перекусишь. За мной обед, помнишь?

– По-моему, ты меня с кем-то путаешь.

Он хохотнул:

– А по-моему – нет. Не каждый день приходится кушать землянику и шварцвальдский вишневый пирог. Особенно в компании знаменитой клубной певицы. – Заметив, как я изменился в лице, он рассмеялся: – Думаешь, будешь расхаживать в таком наряде по округе, а мы и не заметим?

* * *

Кролик оказался отличный – как и общество. В нем царили легкая нецеремонность и истинное братство. Вопреки моим ожиданиям, никто не стал первым делом спрашивать, с чего мне вздумалось прикидываться ветераном. Казалось, всем понятно, что я пал жертвой обстоятельств. А эти люди инстинктом чуяли прискорбные обстоятельства. Они чувствовали, что я в беде, и понимали, что не стоит усугублять дело глупыми вопросами. Впервые за несколько недель мне стало хорошо. Мы засиделись допоздна, смакуя горячую сочную мякоть жареного кролика и рассказывая истории: военные, а порой – истории из той, уже невозвратимо далекой для большинства, довоенной жизни. Жизни, отмеченной скукой и обыденностью, о которых нынче они могли только тосковать. До того момента я и понятия не имел, какой чудесной кажется обыденная жизнь тем, кто ее лишен. Восемь лет я был частным сыщиком в Аберистуите, у меня нечасто водились деньги, и редко попадалось мне мало-мальски любопытное дело; и уж конечно, мне не приходилось отбиваться от несметных полчищ красавиц клиенток, хотя Мивануи, насмотревшись телевизора, была убеждена, что таковы мои будни. Каждый день я перешучивался с Соспаном, прохаживался по Набережной, гладил осликов, молча пил с отцом пиво – а таким молчанием, как я вдруг осознал, могли наслаждаться только люди, чьей любви больше не нужны слова. И конечно, я перебрасывался самыми что ни на есть зубодробительными банальностями о погоде с миссис Ллантрисант. И вот я стал изгоем – меня разыскивают за убийство человека, с которым я дружил, и разговор о погоде с миссис Ллантрисант представляется далекой мечтой.

Я задумался о тех обстоятельствах, которые довели меня до жизни такой, и когда беседа наконец потихоньку иссякла и лишь треск костра да вздохи дальнего моря оглашали ночь, я обернулся к Кадуаладру:

– Помнишь, ты когда-то рассказывал о Рио-Кайриог? О той версии событий, которую не рассказывают никому?

Кадуаладр бросил в огонь косточку – в небо взвился сноп искр.

– Помню.

– Ты не расскажешь мне ее сейчас? Подлинную историю Рио-Кайриог?

Кадуаладр мягко рассмеялся и сказал:

– Лишь один человек имеет право рассказать эту историю.

Его слова повисли в воздухе, затем у огня послышался шорох – ветераны устроились поудобнее и обратили свои взоры на человека, сидевшего рядом с гитаристом. Тот подвинулся к огню так, что стало видно его лицо; по кружку разлилось ожидание.

– Ты спрашиваешь о Рио-Кайриог?

– Да.

– Скажи, что ты об этом знаешь.

– То, что написано в учебниках истории: это была великая военная победа…

Со всех сторон порхнули смешки.

– О да, – с горечью рассмеялся человек. – Великая военная победа. Потому-то и нет статуи генерала Прхиса перед музеем, потому-то и не найдешь ты упоминания о нем ни в одном учебнике истории.

Снова послышались смешки.

– Ну а что еще ты знаешь?

– Знаю, что радиомаячок вставили в часы «роллекс», подстроили дело так, что «роллекс» выиграл в карты один из бандитов, который утащил часы на базу повстанцев, и тогда Легион на сигнал радиомаячка послал бомбардировщик «ланкастер».

Человек кивнул:

– В тех книжках по истории не говорится, где происходила карточная игра?

– В местечке Сан-Изадора в предгорьях Сьерра-Махинллет.

– Это за сто миль от фронта, на вражеской территории. Ты знаешь, как мы туда добрались?

– Маршем, я думаю.

Человек сплюнул.

– Маршем. – Он гневно возвысил голос. – Ты полагаешь, можно просто пройти сто миль по вражеской территории и никто не заметит?

Гитарист умиротворяюще положил руку ему на плечо:

– Все о'кей, Джонни, не переживай. Этот человек не виноват.

Джонни резко повернулся к нему:

– Ты там был? Ты там был, а?

– Нет, Джонни, я там не был. Я там не был.

– Тебе не кажется, что я имею право на гнев?

Кадуаладр ответил:

– Да, Джонни, ты имеешь право на гнев. Мы все это знаем. Но этот человек – гость. Не он в ответе за твою боль.