Книга Сотворение Святого - Уильям Сомерсет Моэм

Савелло поклонился и прошел к указанному ему месту.

Глава 32

Вернувшись во дворец д’Орси, я прежде всего снял бархат и шелковое белье, сбрил усы и бороду, коротко подстригся, облачился в одежду слуги и глянул на себя в зеркало. Если бы встретил такого на улице, прошел бы мимо, не узнав. Однако результат получился не таким уж плохим, и я улыбнулся, подумав, что не будет ничего удивительного, если бы какая-нибудь служанка положила глаз на такого вот слугу.

Я поднялся в покои старика Орсо и убедился, что все спокойно. Лег на диван у двери и попытался заснуть, но тревожные мысли не отпускали. Я думал о всадниках, которые мчались сквозь ночь, гадал, что завтрашний день принесет им и мне. Я знал, что за мою голову назначат награду, и мне предстояло оставаться среди врагов, защищая старика д’Орси.

Через какое-то время я услышал колокола, возвещавшие городу о бегстве заговорщиков, и, наконец, провалился в беспокойный сон. В шесть утра меня разбудила поднявшаяся в доме суета. Слуги говорили друг другу, что Кеччо уехал, графиня покинула крепость и теперь только одному Богу известно, что из этого выйдет. Они собирались кучками, шептались, не обращая внимания на нового слугу, появившегося этой ночью. Они говорили, что дворец отдадут на разграбление горожанам, так что вместо хозяина пострадают слуги. И скоро один из них проявил инициативу. Сказал, что здесь не останется, а поскольку жалованье ему не заплачено, он возьмет его вещами. Набил карманы всякими ценностями, которые смог найти, спустился по черной лестнице, выскользнул через боковую дверь и растворился в лабиринте улиц. Остальные последовали его примеру, и дворец подвергся разграблению. Старик-мажордом ругал их, потрясая кулаками, но они не обращали на него ни малейшего внимания, думая только о собственной безопасности и набивая карманы. Все слуги удрали еще до того, как солнце рассеяло утренний туман, и во дворце, кроме старика д’Орси, остался только седовласый мажордом, юноша двадцати лет, его племянник, и я, а ведь Кеччо всегда был мягким и щедрым хозяином!

Мы пошли к старому Орсо. Он сидел в большом кресле у очага, закутанный в толстый халат. Уткнулся подбородком и ртом в воротник, чтобы сохранять тепло, и на виду оставались только глаза, нос и запавшие, морщинистые щеки. Бархатная шапочка скрывала волосы и лоб. Он протягивал длинные высохшие руки к огню, и языки пламени чуть ли не просвечивали сквозь них. Руки еще и тряслись. При нашем появлении он поднял голову.

— Ах, Пьетро! — обратился он к мажордому. После паузы добавил: — А где Фабрицио?

Так звали слугу, который постоянно находился при старике, и Орсо очень к нему привык, принимал еду только из его рук и настаивал, чтобы тот не отходил от него ни на шаг. Фабрицио входил в число тех, кто, набив карманы, покинул дворец первыми.

— Почему не приходит Фабрицио? — ворчливо спросил старик. — Скажи ему, что он мне нужен. Я не желаю, чтобы меня оставляли одного.

Пьетро не знал, что ответить. Смущенно смотрел на старика.

— Почему Фабрицио не приходит? Теперь, когда хозяин здесь Кеччо, они пренебрегают мной. Это безобразие. Я поговорю насчет этого с Кеччо. Где Фабрицио? Скажи ему, чтобы пришел немедленно, а не то ему не поздоровится.

Слабым и дрожащим голосом он напоминал больного ребенка. Я видел, что Пьетро не знает, что ответить, а Орсо начал стонать.

— Фабрицио в отъезде, — сказал я, — меня поставили на его место.

Пьетро и его племянник повернулись ко мне. Они впервые заметили, что такого слуги раньше в доме не было, и переглянулись, вскинув брови.

— Фабрицио в отъезде? Кто его отослал? Я никуда его не отсылал.

— Это сделал Кеччо.

— Кеччо не имел права его отсылать. Я здесь хозяин. Они относятся ко мне как к ребенку. Это позор! Где Фабрицио? Я этого не потерплю, говорю вам. Это позор! Я поговорю насчет этого с Кеччо. Где Кеччо?

Никто из нас не ответил.

— Почему вы не отвечаете, когда я обращаюсь к вам? Где Кеччо?

Он приподнялся с кресла и наклонился, чтобы всмотреться в нас, потом откинулся на спинку.

— Ах, теперь я вспоминаю, — пробормотал он. — Кеччо уехал. Он хотел, чтобы я поехал с ним. Но я слишком старый, слишком старый, слишком старый. Я сказал Кеччо, что будет. Я знаю жителей Форли. Прожил с ними восемьдесят лет. Они такие же ненадежные и трусливые, как все другие люди, которые населяют эту выгребную яму, что зовется Землей. Я четырнадцать раз становился изгнанником. Четырнадцать раз бежал из Форли и четырнадцать раз возвращался. Да, в свое время моя жизнь бурлила, но теперь я устал. Я не хочу больше убегать, я такой старый. Я могу умереть до того, как вернусь, а мне хочется умереть в собственном доме.

Он смотрел на очаг, обращался к тлеющим углям и последним языкам пламени. Потом вроде бы начал повторять свой последний разговор с Кеччо.

— Нет, Кеччо, я не поеду. Поезжай один. Они не тронут меня. Я Орсо д’Орси. Они не тронут меня, не решатся. Поезжай один и поцелуй от меня Кларису. — Так звали жену Кеччо. Он какое-то время молчал, потом заговорил вновь: — Мне нужен Фабрицио.

— Я не смогу его заменить? — спросил я.

— Кто ты?

Я терпеливо повторил:

— Я слуга, назначенный на место Фабрицио. Меня зовут Фабио.

— Тебя зовут Фабио? — переспросил он.

— Да.

— Нет, это не так. Почему ты говоришь мне, что тебя зовут Фабио? Мне знакомо твое лицо. Ты не слуга.

— Вы ошибаетесь, — заверил его я.

— Нет-нет, ты не Фабио. Кто ты?

— Я Фабио.

— Кто ты? — сварливо повторил старик. — Я не могу вспомнить, кто ты. Почему ты мне не говоришь? Разве ты не видишь, какой я старый? Почему ты мне не говоришь?

Голос перешел в стон, и я подумал, что он заплачет. Он видел меня лишь дважды, но гости к нему заходили нечасто, и он, похоже, запоминал их лица, вот мое и показалось ему знакомым.

— Я Филиппо Брандолини, — ответил я. — Остался здесь, чтобы приглядывать за вами и следить, чтобы вам не причинили вреда. Кеччо хотел остаться сам, но мы настояли на его отъезде.

— Так ты дворянин, — кивнул он. — Я этому рад.

Потом, словно разговор утомил его, он вжался в спинку кресла и вроде бы задремал.

Я отправил Андреа, племянника мажордома, в город посмотреть, что там творится, а мы с Пьетро сели у большого окна. Внезапно Пьетро насторожился:

— Что это?

Мы оба прислушались. Издалека доносился какой-то рев. Будто где-то далеко-далеко на скалы накатывали морские волны. Я открыл окно, выглянул. Рев все усиливался и усиливался, пока наконец мы не поняли, что слышим голос толпы.

— Что это? — повторил Пьетро.

На ступенях послышался топот бегущих ног. Дверь распахнулась, вбежал Андреа.