Книга Свой среди чужих. В омуте истины - Иван Дорба

— Полицаев, маленьких бургомистров...

— Полицаев, провокаторов, карателей, одним словом, хо­луев на оккупированной территории, — перебил я Гункина в ожидании его реакции.

Он только уныло кивнул головой и, не отпуская моей руки, спросил:

— Вы куда? Немного вас провожу.

— Очень хорошо. Нам отвели помещение на Марковщине, покажешь дорогу. Ладно?

Мы шли впереди, следовавшая за нами группа громко о чем-то заспорила. И тут же нас нагнали Силка и Федор.

— Скажыть, начальники, — обратился к нам Силка,—хиба той, шо пысав про ритуальны убийства, той Даль, росыянин?

— Говорят тебе — немец! — рубанул рукой Курбатов.

—Отец Владимира—Иоганн, датчанин, мать—полунемка, полуфранцуженка. Родился Владимир в Луганске в 1801 году, под конец жизни принял православие. В тридцатых—сороковых годах был одним из самых популярных писателей России под псевдонимом Казак Луганский.

Удивленно поглядел на них Гункин и покачал головой, — стал прощаться:

—Заходи сегодня вечерком ко мне, расскажешь, что на свете делается. — И объяснил, как пройти на Марковщину.

Устроившись, я предложил ребятам побродить по городу, а сам отправился на Ветеринарную во Вторую городскую боль­ницу. Уж очень заинтересовало меня предположение Гункина о связи Ксении Околович с бегством полковника Тищенко и группы его товарищей. Повод был: привет от брата.

Некрасивая женщина маленького роста, подозрительно на меня уставясь, выслушала меня, холодно поблагодарила и, со­славшись на занятость, поднялась.

— Ради бога, извините меня, Ксения Сергеевна, что за­трудняю, но мне позарез нужно встретиться с вашим главным врачом, Чертковым, кстати, это в его интересах, — и посмотрел многозначительно ей в глаза, небольшие, серовато-голубые, холодные...

На ее лице появилась настороженность. Она внимательно, оценивающе измерила меня взглядом и уже более мягко сказала:

— Вы ошиблись, господин Дорба, Нестор Иванович воз­главляет не нашу, а Первую городскую больницу, на Лабазной. Но ходить к нему сегодня не советую, я только что оттуда — у него неприятности, так что он вряд ли сможет принять.

Я решил бросить пробный камень:

— Немцы, конечно! Был сегодня у Родько, рассказывал, будто витебчанки, желая спасти военнопленных и вышедших из окружения бойцов и командиров, вступают в фиктивные браки, свидетельствуют в городской управе, что они местные жители, и тем обеспечивают возможность получить паспорта, хотя подобные добрые дела чреваты неприятностями!

— Да, да, конечно, господин Дорба. Но мы, врачи, спасаем людей на другой манер, мы их лечим! — И встала.

Я попрощался, подумав: «Может, она боится провокации, или в кабинете вмонтирован микрофон, а скорей всего, осто­рожничает! Надо ее поймать на улице или зайти на дом».

Протянув уже руку к дверной ручке, но вдруг увидев, как она поворачивается, я инстинктивно отскочил в сторону — эту молниеносную реакцию усвоил давно. Начальник даже самой захудалой контрразведки обязан это делать безукоризненно. Распахнув дверь, в кабинет влетела молодая девушка и единым духом выпалила:

— Всех, во главе с полковником, довела до Курьина к Райцеву... Что? — И осеклась, быстро оглянулась и вытаращила испуганно на меня свои большие глаза.

Ксения Сергеевна побледнела и, глядя то на меня, то на нее, выдавила:

— Ты что, Тамара, путаешь? Я посылала к больной Раевой в Курьино... Как она?

— Прошу вас, Ксения Сергеевна, и вы, девушка, не бес­покойтесь! Я не предатель, клянусь честью! Час назад я раз­говаривал с Гункиным, и он рассказал о бегстве полковника Тищенко и его товарищей из больницы, намекал, что вы могли оформить им паспорта, и собирался посоветоваться с бургоми­стром Родько. Я уговорил этого не делать. Тем не менее впредь будьте осторожней. Подобно вам, я хочу бороться с фашистами. Со мной в Витебск прибыло шесть военнопленных. Все они настоящие люди, и я надеюсь, что вы обе нам поможете до­браться до Райцева.

Женщины чувствуют, в моменты крайнего напряжения, опасность тонко. Моя искренность, может быть, чрезмерная горячность, их убедили. Они успокоились. Я просидел у них с добрых полчаса и договорился зайти к Околович вечером и рассказать, что делается во Франции и Германии. Тамара Бигус, провожая меня, лукаво посмеиваясь и протягивая мне руку на прощание, не утерпев, заметила:

— И как такой плотный, сильный мужчина ухитрился мол­ниеносно скользнуть за дверь?

— Когда такая красивая девушка ее распахивает — все жи­вое, в том числе такой медведь, как я, должно посторониться... А теперь до вечера!

День стоял по-настоящему весенний: небо голубое-голубое, светило ласково солнышко, и на душе было радостно. Сверши­лось что-то очень важное. Предстоит сделать первый решающий шаг. Раскрыть новую страницу жизни «Такова воля судьбы, — подумал я, — странные совпадения: встреча с Гункиным в нужную минуту, потом темпераментная, веселая Тамара. Инте­ресно, на какую стезю я ступил восемнадцатого апреля тысяча девятьсот сорок второго года?»

Не торопясь, я бродил по городу, время от времени останав­ливаясь. У некоторых церквей и общественных зданий стояли полицаи на часах. Заинтересовавшись, я подошел ближе и увидел через отворенную дверь над чем-то трудящихся лю­дей, видимо, горожан, понял, что это изоляционно-трудовой лагерь.

Мое любопытство привлекло внимание часового. Он что-то крикнул, и тут же появился разводящий и направился ко мне. И в этот момент ко мне подошли Федор и его два товарища — Михаил и Георгий. Откозырнув, Федор отрапортовал:

— Гуляем, как приказали, господин начальник!

Полицай, намеревавшийся, видимо, проверить мои докумен­ты, попятился, откозырнул и повернул обратно. Мы двинулись дальше.

— Гулять надо с пользой! Скажем, узнать расположение военных объектов, штабов, зенитных установок и раздобыть карту города. И чем информация о враге будет обширней и раз­нообразней, тем ласковей нас примут!

Мост над Двиной, к которому мы подошли, охранялся не­мецкими часовыми. Полюбовавшись красавицей рекой, мы направились на улицу Толстого в городскую полицию, чтобы, по словам Родько, выполнить формальность, поскольку он обо всем договорился, и получить талоны в столовую.

На Марковщину домой мы пришли уже под вечер. Действо­вал комендантский час, и, чтобы попасть к Околович, следовало торопиться, что я и сделал.

Дом, где жила Ксения Околович, стоял напротив 2-й больни­цы. Я поднялся на четвертый этаж и позвонил. Дверь открыла Тамара Бигус, со словами:

— А мы вас ждем!

В небольшой прихожей меня встретила с любезной улыбкой Ксения Сергеевна, жестом приглашая войти:

— Познакомьтесь, Мария Афанасьевна Кузнецова. Моя до­брая подруга и помощница.

Сидящая в кресле женщина с пышными, вьющимися во­лосами протянула руку, потом вскочила, поцеловала меня в щеку, воскликнув: