Книга Суровые времена - Глен Кук

Душа моя настойчиво твердила, что я знаю эту женщину лучше, чем кто-либо когда-либо кого-либо знал, хотя вправду я знал лишь ее имя, названное Кы Дамом в прошлый мой приход.

Было в ней что-то такое… Нет, не просто прелестные мечтанья. Когда-то я знал точно такую же женщину…

И тут явилась тьма.

Тьма была внезапной и полностью непроглядной, настолько, что даже не было времени понять – сам ли я уношусь вдаль, тьма ли затягивает меня…

49

То была долгая, долгая тьма без сновидений. То было время без меня – без радости, без боли, без страха, и измученной душе не хотелось покидать его. Но какая-то булавка проколола отверстие во тьме; тончайший луч света пробился внутрь и пал на иллюзорный глаз.

Движенье.

Бросок к крохотной точке, тут же расширившейся, и открылся проход в мир времени, материи и боли.

Теперь я знал, кто я. Меня согнуло под тяжестью множества воспоминаний, разом всплывших в мозгу.

Голос заговорил со мной, но я не мог разобрать слов. Я плыл, словно паутинка, сквозь золотые пещеры, и вдоль стен их восседали старцы, застывшие во времени, бессмертные, но не способные пошевелить и веком. Кое-кто из них был укутан колдовской ледяной паутиной, словно тысячи пауков зимы опутали их нитями замерзшей воды. На потолке пещеры вырастал зачарованный лес из сосулек.

– Давай же!

Сила зова была такова, что меня словно ударило молнией.

Меня окутало мглой. Я рванулся, чувствуя, как перестаю быть собою. И все же, прежде чем исчезнуть из пещер, я почувствовал пробуждение чего-то, с огромными усилиями устремившего ко мне свое внимание.

Каким-то образом я попал в некое место, где отнюдь не жалуют смертных, и все же ушел невредим.

Память улетучилась. Но боль сопровождала меня на всем пути.

50

И снова – свет в темноте. И я снова начал становиться собой, хоть и безымянным. Свет заставил зажмуриться. Свет оказался штукой неприятной. А боль может и подождать… Однако что-то, скрытое глубоко под моей поверхностью, устремилось к этому свету, словно тонущий, что рвется к спасительному воздуху.

Я начал осознавать свое тело. Я чувствовал мускулы – окостеневшие, так как некоторые свело судорогой. Глотка пересохла – до боли.

– Глашатай… – прохрипел я.

Послышался шорох, но никто не отвечал.

Я бессильно обвис в кресле.

В жилище нюень бао не было никакой мебели, да и само-то жилище был едва ли больше собачьей будки. Может, они меня к нашим вернули?

Собравшись с силами, я приоткрыл глаз.

Что за чертовщина? Где я? В подземелье? В пыточной? Может, это Могаба похитил меня?

Напротив, к такому же креслу, как и мое, был привязан маленький, тощий таглиосец, и еще один человек был распластан на столе.

Да это же Копченый! Таглиосский княжеский колдун!

Я привстал. Это оказалось больно. Очень. Пленник настороженно наблюдал за мной со своего кресла.

– Где я? – спросил я.

Настороженность его удвоилась. Оглядевшись, я обнаружил, что нахожусь в пыльной, почти пустой палате, однако камни стен ответили на мой вопрос. Я был в Таглиосе, в княжеском дворце. Такого камня нигде больше нет.

Что это?..

Вы когда-нибудь видели краску, стекающую вниз по стене? Вот точно так же вышло с реальностью. Она, расплываясь, подернулась рябью. Тот, в кресле, вскрикнул. Его била крупная дрожь. Представления не имею, что такого он себе вообразил об увиденном. Реальный мир уплыл прочь, а я оказался в каком-то сером месте, и мысли мои смешались от воспоминаний о том, чего я никогда не видал и не пережил. Затем все как-то упорядочилось, и вскоре я оказался в палате, где-то во дворце Трого Таглиоса. Копченый, как обычно, лежал на своем столе, дыша медленно и неглубоко. Обманник был на месте. Он заслужил свирепый взгляд – слишком уж вспотел. Что он там такое замыслил?

Глаза его бегали. Что же он видел, глядя на меня со стороны?

Я встал на ноги. Теперь я понимал, что только что очнулся после очередного припадка. Однако вокруг не было никого, кто мог бы вытащить меня из тьмы: ни Ворчуна, ни Одноглазого.

В глубинах памяти копошились слабые намеки на воспоминания. Я отчаянно пытался ухватить хоть один, могущий послужить зацепкой. Пещеры какие-то… Песнь Тени… Пробуждение в далеком прошлом – и все же лишь мигом раньше настоящего…

Я здорово ослаб. Утомительное это дело… И жажда сделалась вовсе невыносимой.

Ну, это было поправимо. На столе, подле головы Копченого, стояли кувшин и металлическая чашка. Под чашкой обнаружился клочок бумаги, оторванный от целого листа. На нем убористым почерком Костоправа было написано:

Мурген! На этот раз нянчиться с тобой нет времени. Если очнешься сам, выпей воды. В ящичке – пища. Я или Одноглазый навестим тебя, как только сможем.

Клочок, должно быть, был оторван от запроса на поставки. Старик терпеть не мог тратить впустую чистую бумагу. Слишком она ему была дорога…

Я открыл ящичек, стоявший по другую сторону головы Копченого. Тот был наполнен тяжелыми, пресными лепешками, вроде тех, что печет моя теща, невзирая на все мольбы прекратить. Так и есть! По ближайшем рассмотрении я понял, что их просто не мог испечь кто-либо другой. Если останусь жив, дам Старику пинка под ребра.

P.S. Проверь веревки Душилы. Он уже раз едва не удрал.

Так вот что он делал, когда я очухался! Хотел вывернуться из веревок, убить меня со стариной Копченым и сбежать…

Я отхлебнул воды. Обманник взглянул на воду с едва ли не кожей ощутимым вожделением.

– Глотнуть хошь? – спросил я. – Так расскажи, что такое творится в Таглиосе.

Однако он еще не дозрел до продажи души за чашку воды. Я с волчьей жадностью съел одну из лепешек матушки Готы и вскоре почувствовал, как ко мне возвращаются силы.

– Ну давай-ка привяжем тебя как следует, – сказал я моему соседу. – Не хотелось бы, чтоб ты пошел гулять да заблудился.

Пока я потуже затягивал веревки, он молча глядел на меня. И без слов было ясно, что он обо мне думает.

– Теперь видишь, на что идешь, связываясь с нехорошими ребятами? – спросил я.

Он не стал спорить, но и соглашаться отказался. Я был смущен. Ведь для него «нехороший парень» – это я, так как не горю желанием вернуть Кину в наш мир. Я потрепал его по макушке.

– Может, ты и прав, брат. Но я надеюсь, что нет. Ну вот и все.

Встряхнув простыню, я накрыл его ею, как было, выпил еще воды, съел еще лепешку, а затем, исполнившись необычайной резвости, решил воротиться домой. Это, конечно, мое личное мнение, но жены я не видел уже целую вечность. Взаправду-то прошло всего несколько часов.