Книга Ловкач и Хиппоза - Сергей Белошников

Новая вспышка ярко осветила комнату, адский гром просто разодрал воздух в клочья. Меня затрясло от страха. Вот сейчас молния ка-а-ак шваркнет прямо в дом! Да прямо мне по темечку! И сгорю я тут заживо, как раненый танкист!

Еще вспышка – и на крышу хаты обрушился ливень. Брякнув, от порыва ветра распахнулись и защелкали створки окна, впуская в комнату струи дождя. Я собралась с духом и соскочила с кровати. Голышом подбежала к окну и, высунувшись наружу, потянула створки на себя. Руки и лицо моментально вымокли. Я с трудом втянула створки внутрь и закрыла окно на защелку. Фиолетовый высверк озарил половину ночного неба, покрытого клубящимися тучами.

Я подскочила к кровати, сунула ноги в кроссовки, схватила куртку. Влезла в нее, путаясь в рукавах. Выскочила на заднее крыльцо и остановилась, ошеломленно глядя перед собой. Сплошной стеной падали водяные струи. За ними смутно виднелась стоящая посреди двора "БМВ". Я натянула верх куртки на голову и пошлепала через лужи к машине. Добежала и судорожно задергала ручку. Дверь была заперта. Я начала тихо подвывать от страха. Обежала машину. С другой стороны тоже обе дверцы были закрыты.

– Эй! – Я прильнула к стеклу. – Эй!..

Ловкач лежал в машине, упакованный, словно мумия, в кокон спального мешка. Я постучала кулаком по запотевшему стеклу. Проклятый Ловкачище даже не пошевелился!

Я забарабанила кулаками по стеклу, что было силы. Ловкач привстал, придвинулся к окну и уставился на меня непонимающим сонным взглядом.

– Пусти меня! – чуть не плача, заорала я, прилипнув к стеклу. – Ловкач! Мне страшно! Пусти!..

Он по-прежнему смотрел на меня, не двигаясь. И дверь не открывал, гаденыш! Молния, как мне показалось, взорвалась прямо у меня над головой. Я взвизгнула от ужаса, присела и бросилась назад к дому.

Дрожа и стуча зубами, я пробралась в свою комнату и юркнула в не успевшую остыть постель. Трясясь, завернулась в одеяло. На улице одна за другой вспыхивали молнии и рокотал гром. Я лежала с открытыми глазами. Зажмуривалась при каждой вспышке. А потом, не сдержавшись, тихонько заплакала. Мне было себя безумно жалко. И очень обидно. Ну, чего ему стоило пустить меня к себе? Я ведь не собиралась приставать к нему или еще чего-нибудь такое. Я просто очень боюсь грозы. Ничего не поделаешь, такая уж трусиха уродилась. А он, хоть и гнусный обманщик, но все же единственная здесь, пусть даже не очень близкая мне, но живая душа. Не к бабе же Ксюше мне под бок лезть?.. И он, негодяй, не пустил меня к себе, не успокоил!..

Я проглотила соленые слезы и натянула ватное одеяло на голову. Что-то ты, голубушка, слишком часто стала реветь последнее время. Надо прекращать это безобразие.

А потом, по-прежнему всхлипывая, я незаметно уснула под непрекращающийся шум дождя.

* * *

Солнце поднялось относительно недавно, но уже успело подсушить листву на деревьях и пыль на дороге.

Как выяснилось, заботливая Хиппоза тишком сунула мне в рюкзак (для пляжа, видать), еще и свои шорты, смастеренные из обрезанных под самую попку джинсов. Из них вышли не очень уже модные, но все равно классные "хот-панс". Мне они шли. Еще бы – имея такие-то ноги, как у меня (когда негодяй проснется, то-то обалдеет!). Я шорты немедленно напялила вместе с высохшей за ночь футболкой. И по просьбе бабы Ксюши отправилась к колодцу за водой. Собака поплелась за мной, переметчица.

Я очень собой гордилась, когда, мелко переступая босыми ногами по прохладной утренней пыли, с коромыслом на плече шла от колодца обратно. В жизни своей не носила полных ведер, да еще и на коромысле. В ведрах тяжело ворочалась вода и отражалось солнце. Немного неудобно было с непривычки, но все равно – получалось! Наверняка со стороны я выглядела весьма импозантно: ну, просто клевый кадр из фильма о временной деревенской жизни известной городской тусовщицы.

Я протиснулась следом за собакой в раскрытую калитку и вошла во двор, где стояла вымытая ночной грозой "БМВ". Ловкач все еще дрых, засоня. Из раскрытой двери в хлев доносилось дзиньканье молока о подойник. Присев, я с облегчением вылезла из-под коромысла.

– Баба Ксюша! – позвала я. Дзиньканье молока смолкло. Старуха выглянула из хлева.

– Куда ведра поставить?

– А в хату занеси, детонька, к печке.

Старуха снова скрылась в хлеву. Я было взялась за ручку ведра и тут же остановилась. Потому что из-за плотного соседского забора послышался звук заводимого автомобильного мотора. А потом радио громко запело голосом Фредди Меркьюри. Я невольно замерла, прислушиваясь и глядя на забор. Потому что мотор за забором злобно взревел и заработал на полных оборотах: явно переключались скорости, но странное дело – машина никуда не удалялась.

Как же так? Я ничего не могла понять, но чувствовала, что непременно умру от неудовлетворенного любопытства, если не разузнаю, что же там такое невероятное происходит. Приподнялась на носках, пытаясь разглядеть, что за таинственное авторалли творится у соседей. Но из-за высокого забора торчала только двускатная крыша соседского сарая. Я поставила ведро на землю и, поколебавшись, на цыпочках побежала к забору. Нашла щель, прильнула к ней и оторопела.

Под двускатной крышей сарая, которая оказалась всего лишь навесом на опорах, стоял новый "жигуленок". Он был водружен на два толстенных коротких бревна, как на козлы. Гудел мотор, свободно висящие задние колеса бешено вращались в воздухе. Окна машины были открыты и из них, из динамика радиоприемника лилась песня. А за рулем сидел седобородый старичок забубенного вида в фуражке моряка торгового флота. Старичок весело крутил баранку и без слов подпевал Фредди. Старичок производил впечатление человека, только что сбежавшего из Кащенко.

– Любуешься? – послышался голос за моей спиной.

Я оглянулась. Рядом, с подойником, полным молока, стояла баба Ксюша.

– А чего это он… на бревнах? – спросила я.

– А куда ж ты, детонька, уедешь по нашим дорогам?..

Это она верно заметила. Я снова заглянула в дырку. Старичок по-прежнему остервенело крутил баранку.

– Он что же, моряк?

– Да нет, детонька. Это сынок его по морям плавает. И машина сынка. А это батюшка наш, отец Анатолий.

– Да ну! – обалдела я. – А чего ж он с утра не в церкви, коли батюшка?

– А нету церкви. Закрыли храм Божий.

– Во дают! – возмущению моему не было предела. – Зачем же закрывать? Везде открывают, а они наоборот! Ну, темнота! Ну, провинция тупоголовая!..

– Начальству-то нашему виднее, – вздохнула баба Ксюша. – А ты сама-то крещеная, Олена?

– А как же. Крещеная, бабушка.

И в доказательство своих слов я вытянула из-под майки серебряный крестик на тоненькой цепочке.