Книга Роман на Рождество - Элоиза Джеймс

Флетч онемел. Он знал, что Поппи не в восторге от их супружеских отношений, но ему и в страшном сне не могло присниться, что она обсуждала их со своей матерью. От одной мысли об этом у него по спине поползли мурашки.

Однако леди Флора была не из тех собеседников, которые могли позволить молчанию затянуться.

– Да, такие проблемы недоступны пониманию большинства мужчин, – продолжала она вещать. – Мужское тело не может не вызывать отвращения у прекрасного пола, ведь сама природа наделила нас, женщин, тонкостью чувств и любовью к прекрасному. Наши формы восхитительны – все поэты воспевают красоту женского тела. Как вы осмелились думать, что леди могут желать близости с такими грубыми волосатыми созданиями, как вы, мужчины? Впрочем, оставляю чувства Поппи вашему воображению.

Флетч поднялся из кресла и поклонился:

– Прошу извинить, миледи, но я…

– Вам придется попросить мою дочь вернуться, – добавила леди Селби, явно наслаждаясь эффектом, который произвели ее слова.

– Но я…

– Умоляйте ее вернуться назад, скажите, что вы наконец нашли себе любовницу и не станете больше мучить бедную жену своими домогательствами в постели, как какую-нибудь прачку.

– Хорошо, я обязательно поговорю с Поппи, – согласился Флетч, борясь с сильнейшим желанием придушить тещу или жену. Кого именно, он пока не знал.

– Когда Пердита вернется в ваш дом, я, естественно, уеду к себе, – любезным тоном продолжала леди Флора. – Это вас немного ободрит, разве нет? Наверное, вы удивлены тем, что я так пекусь об интересах дочери?

– Конечно, ведь вы сами сознались в своем эгоизме…

Разумеется, леди Селби не дала ему закончить.

– Я считаю, что Пердита не должна проводить слишком много времени с герцогиней Бомон, – перебила она зятя. – Помните, как однажды моя бедная девочка вообразила, что влюбилась в вас?

Флетч молчал. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Ну, помните? – нетерпеливо повторила леди Флора. – Вы не могли забыть, ведь все произошло не так давно. Как ни трудно мне, матери, это говорить, но я вынуждена признать: моя дорогая Пердита немножко слаба на голову. Если она еще на какое-то время останется в доме такой проворной дамы, как герцогиня Бомон, то, боюсь, моя девочка опять влюбится, и ее возлюбленным будете отнюдь не вы, герцог. Вы меня понимаете?

Флетч кивнул.

– Она очень романтична, ей кажется, что мужчины гораздо интереснее, чем они есть на самом деле. И еще это странное увлечение наукой… Вы знаете, что она посещает заседания Королевского общества?

– Неужели?

– Похоже, вы не слишком утруждали себя общением с Пердитой. Неужели вы не знаете о ее увлечении наукой и натуралистами? Впрочем, зачем я спрашиваю, и так все понятно.

– Вы хотите сказать… – проговорил герцог, холодея с головы до пят.

– Да, именно так. Этого еще не произошло, но я пока не слышала, чтобы Пердита съехала от Бомонов. А ведь там к прелюбодеянию относятся как к простительной человеческой слабости, к тому же весьма распространенной.

– Я поговорю с Поппи.

– Когда она вернется в этот дом, я вас сразу же покину, – бодро повторила леди Флора. – Хочу только заметить, что ваша неспособность дать жизнь хотя бы одному ребенку за четыре года после бракосочетания может привести к тому, что очередным побегом на вашем фамильном древе станет отпрыск какого-нибудь молодого натуралиста!

Жгучая ненависть захлестнула герцога. Еще никогда он не жаждал крови так сильно, как в этот момент. У него задрожали пальцы – эх, схватить бы мерзкую тварь и…

Леди Флора проворно поднялась на ноги и засеменила к двери.

– Желаю вам спокойной ночи, ваша светлость, – не без ехидства сказала она, не замечая, что одно из ее страусовых перьев уперлось в дверную раму, рискуя сломаться. – Надеюсь, вы сохраните этот разговор в тайне от Пердиты. Ах, Пердита, мой бедный ангелочек! Она считает, что ей удастся прожить жизнь, избегая неприятных тем. Но отношения между мужчиной и женщиной – это всегда неприятно, не правда ли? На мой взгляд, откровенно говорить о них – единственно разумный способ справиться с трудностями.

Закончив тираду, она наконец вышла, но Флетч успел заметить, что два пера из трех, украшавших ее прическу, по-прежнему гордо реяли высоко над головой хозяйки, тогда как третье бессильно повисло над ухом, придавая почтенной даме нелепый вид.

«Поделом, тебе, старая ведьма!» – подумал Флетч.

Глава 27

Снова в доме герцога Вильерса

– Надеюсь, вы сожалеете о своих словах, – всхлипывая, проговорила Шарлотта. – Вы – злой человек, и то, что вы на пороге смерти, вас не извиняет. Я даже начала сомневаться, действительно ли вы умираете, ведь на смертном одре люди ведут себя иначе: заботясь о своей бессмертной душе, они не мучают других.

– Наверное, моя бессмертная душа изменяет мне так же, как разум, – ответил Вильерс. – Ведь я, очевидно, отправлюсь прямым ходом в ад, чтобы бросать уголь в печи Вельзевула.

Мисс Татлок шмыгнула носом и вытерла его платочком.

– Мне надо идти, – сказала она. – Спасибо, что приняли меня. Я рада, что смогла поддержать вас в ваши последние часы.

– Послушайте, вы не можете так уйти. – Герцог начал с усилием приподниматься, пытаясь сесть.

– Не делайте этого, вы слишком слабы! – воскликнула Шарлотта. – Я вас почти не знаю, но, поверьте, мне очень жаль, что вы умираете. Мне надо идти, ведь вы вряд ли захотите, чтобы я почитала вам Библию…

– Вы же мне этого не предлагали…

– Послушать Библию обычно предлагают всем пациентам в вашем состоянии, – сказала Шарлотта, поднимаясь. – Желаю вам всего самого хорошего, ваша светлость.

– Постойте, не уходите!

– Я совершила большую ошибку, придя сюда, потому что вы хотели видеть другую женщину. Вдобавок позволила себе расплакаться, поставив себя в еще более глупое положение. С меня хватит унижений на сегодня. Всего доброго.

Она выскочила из комнаты прежде, чем герцог успел что-то сказать, и, сбежав по лестнице, бросила одному из четырех лакеев, стоявших в передней:

– Извозчика!

В ожидании экипажа Шарлотта принялась рассматривать мраморные статуи, украшавшие подножие лестницы. Но перед глазами у нее стояло мертвенно-бледное, странно привлекательное, даже трогательное лицо Вильерса – наверное, такое впечатление производят все обреченные на неминуемую гибель. Но даже на смертном одре герцог не имел права ее мучить. Из-за него она почувствовала себя такой жалкой и несчастной!

Хотя в его словах была только правда.

Шарлотте захотелось вернуться и сказать это Вильерсу, но открылась входная дверь, и лакей сообщил, что прибыл экипаж.