Книга Мы, Мигель Мартинес. Накануне - Влад Тарханов

этого не пойму. И почему вы выбивали кого-угодно, но только не меня? Когда моя очередь? А?

Николай Иванович выглядел бледным и совершенно подавленным, он молча уставился на куст сирени, который рос рядом с беседкой и что-то шептал, обращаясь, по-видимому, к самому себе. Потом решился, потянул галстук, делая его свободнее и попросил воды. Сталин кивнул и стакан воды тут же оказался на столе.

— Аню не трогай, она, кажется, беременна.[12] И ребенка, когда родится… Тогда скажу.

— Хорошо, не трону, обещаю. Даже в лагерь не сошлю.

— Хорошо. Твоя очередь, Коба — завтра.

Сталин усмехнулся.

— Когда? Похороны Серго? Неужели?

— Взрывчатка уже заложена. У тебя, Коба, есть плохая привычка — нести гроб с телом своего соратника.

— И где взрывчатка?

— Уже на месте, где точно — понятия не имею. Там хитрый взрыватель — она должна активироваться тогда, когда урну с прахом понесут на руках к могиле. Кроме того, есть и другие закладки в Колонном зале Дома союзов. Будет большой бум! Очень большой.

(Сталин, Молотов, Каганович и Орджоникидзе несут урну с прахом М. Горького)

— Хорошо, проверим.

— У меня не было другого выхода, Коба. Не было.

Бухарин сильно нервничал, понимая, что песня его спета, он даже осмелился называть Сталина старой партийной кличкой, что позволялось очень и очень немногим. Но сейчас он уже мог это себе разрешить. Последний протест, слишком интеллигентно, слишком глупо…

— Почти четыре года назад меня навестил некто Герман Вайс. Правда, он очень был похож на Клиффорда МакДермота, капитана британского флота. Думаю, для профессионального разведчика перевоплотиться в ганноверского немца большого труда не стоит. Но на самом деле он представлял интересы семьи Барухов. Они выкупили компромат на меня. Очень серьезный компромат. Я вынужден был действовать так, а не иначе. Мне не обещали власти. Мне не обещали денег. Я даже не знаю, кому я должен был проложить дорогу к власти. Не знаю! Можешь верить мне, можешь нет. После твоей смерти мне должны были передать записку и «Известия» начали бы кампанию по его возвышению.

Их разговор длился еще полтора часа. Сталин еле сдерживался от гнева, в его речи стали отчетливо звучать нотки грузинского акцента.

— Знаешь, Николай, отправляйся домой. Анны там нет. Прощаться нэ надо! Ти в последнее время слишком бледно выглядишь, Коленька! Говорят, что рак тебя одолевает? Боли одолевают такие, что ты готов воспользоваться револьвером, который хранишь в ящике стола? Да… ехай, Коленька, тэбэ пора!

[1] Николай Иванович Ежов — в РИ нарком внутренних дел, руководитель и организатор репрессий 1937 года, смещен и арестован, расстрелян в 1940 году)

[2] Ян Борисович Гамарник (Яков Цудикович), товарищ Ян, советский военачальник. В РИ был близок к группе Тухачевского, застрелился накануне возможного ареста по делу Тухачевского в 1937 году)

[3] Иона Эммануилович Якир — советский военачальник, в РИ был осужден и расстрелян по делу Тухачевского в 1937 году

[4] Урицкий Семён Петрович, советский военачальник, начальник разведупра РККА, в РИ расстрелян как шпион в 1938 году

[5] Витовт Казимирович Путна — известный революционер, военный деятель, в РИ арестован по делу Тухачевского и расстрелян в 1937 году

[6] Илья Иванович Гарькавый, советский военачальник, в РИ расстрелян в 1937 году по делу Тухачевского.

[7] Георгий Евгеньевич Прокофьев, второй заместитель Ягоды, в РИ арестован и расстрелян в 1937 году по делу подготовки покушения на наркома Ежова.

[8] Михаил Петрович Фриновский — в РИ один из организаторов «большого террора», заместитель Ежова, арестован и расстрелян в 1940 году

[9] Глеб Васильевич Филаретов в РИ — советский хозяйственный деятель, 5-й руководитель ГУЛага, умер в 1979 году, в нашем варианте истории был привлечен к работе экономического отдела НКВД СССР.

[10] Владимир Михайлович Курский — в РИ один из заместителей Ежова, организатор массовых репрессий, руководитель разведывательного отдела НКВД, по официальной версии — застрелился.

[11] Так до 1952 года назывался журнал «Коммунист», печатавший важнейшие теоретические статьи по учению Маркса-Ленина-Сталина.

[12] Тут Николай Иванович ошибся, приняв небольшое недомогание супруги за признаки беременности. В РИ его сын, Юра Ларин родиться 8 мая 1936 года

Глава восемнадцатая

Каждой твари по справедливости

Глава восемнадцатая

Каждой твари по справедливости

Москва. Кремлевский дворец Съездов.

6 июня 1935 года

Что чувствовал вождь, когда стоял в почетном карауле у тела Николая Бухарина? Удовлетворение от чувства мести? От того, что справедливость восторжествовала? Нет, он чувствовал грусть. Совсем недавно из этого зала выносили прах его друга и соратника, Серго Орджоникидзе. Большой, веселый, неунывающий, энергичный товарищ всегда был в центре внимания, умел и пошутить, и тост сказать, и пахать как вол. Сейчас он стоял у гроба человека, который убил Серго. Месть состоялась? И месть ли? Бухарин угрожал не Серго, не жене вождя, Наденьке Аллилуевой, не ему лично — этот слизняк задумал снести всё советское государство. Из-за чего? Из-за идейных разногласий? Нет! Из-за трусости! Именно трусость была тем двигающим рычагом, который привёл в действие глубоко законспирированную ячейку врагов государства. Но грустил Сталин не из-за этого. Еще один человек, знавший его со времен революционной юности, покинул эту бренную землю. И вместе с этим не самым лучшим из партийных товарищей, Иосиф Виссарионович чувствовал, что хоронит и маленькую частичку себя. Когда хоронили Серго, чувство тоски и наплывающего одиночества были еще ярче. Правильно говорят знающие люди, месть не приносит удовлетворения и душевного спокойствия. Это не то блюдо, которое приносит удовольствие — ни в горячем, ни в холодном виде. Просто осознание сделанной важной работы, только и всего. По протоколу следовало нести его прах, но вот тут вождь решил себя не насиловать. Нести результаты кремирования Бухарина он не собирался, он вообще уйдёт с похорон, когда закончится его время и на его место в почетном траурном карауле станет Молотов. Он с Николаем был более близок какое-то время, вот, пусть и ощутит, как легок стал после кремации «мозг партии».

Ровно в полдень предсовнаркома заменил секретаря партии на траурной церемонии прощания с одним из «ленинской гвардии». Их осталось немного. За каждым из них вёлся надзор. И только Каменев, который просто пил, загоняя свое здоровье даже не в ноль, а уже к отрицательным величинам, не был замечен в попытках сплести какую-то интригу и забраться снова наверх, к вершинам власти. Ребята Абакумова за старой гвардией следили весьма аккуратно — это