Книга Шпион в Хогвартсе: отрочество - Яна Мазай-Красовская

было проще, чем в очередной раз восстанавливать жилище. Да и подрастающий Аби требовал внимания, так что старшего брата обычно старались либо нагрузить делами по полной, либо попросту не замечали. Если бы они только знали, во что это выльется!

Через неделю почти десятилетний Альбус просто тихо сбежал из дома.

Он вернулся спустя пять дней, совершенно спокойный и довольный собой. Жажда была утолена, а остальное его не интересовало. И никто из родных не получил от мальчика ни малейшего ответа на вопросы, где он был и что с ним происходило.

Подросток начал внутренне стремительно взрослеть, с невероятной жадностью ныряя в новые и новые приключения: особенно ему полюбился маггловский мир, в котором его, маленького мальчика, сочиняющего невероятные истории и умеющего моментально расположить к себе любого одной лишь улыбкой, всегда привечали — да иначе и не могло быть, куда магглам тягаться с талантами волшебников, а уж с теми, кому попало наследие фей… Волшебники же всегда были настороже и не собирались доверять незнакомцу, пусть и совсем ребенку: первым их побуждением было — вернуть мальца домой. Так что разгуляться он мог только у магглов — благо, места там было куда больше, как и людей. В том-то и был интерес!

Такие эпизоды повторялись не так чтобы часто, но… Он не отказывал себе в том, чтобы претворять свои желания в жизнь. А мечты были прежде всего — о путешествиях.

И год от года они становились все более и более сильными, особенно из-за того, что на последних курсах и речи не было о том, чтобы оставить обучение и куда-то поехать, да и дома становилось все хуже и хуже. Уехать в путешествие с Геллертом — на год, два, да хоть на всю жизнь, — это уже не столько грело юношу, скорей — терзало все жестче и жесточе.

Если бы он только мог уехать тогда… Если бы мать не сдалась и была бы жива… Если бы Аберфорт остался с сестрой сам, а не орал на него, если бы он не начал ссориться с лучшим другом и сестра не метнулась между ним и Гелом…

Он чувствовал вину, но совсем не чувствовал, не мог даже заставить себя почувствовать раскаяние…

Слишком сильно его удерживали те, кого он должен был бы любить: любовь ушла. Она не могла оставаться на привязи. Дом, в котором он должен был жить, перестал быть ему домом — только потому, что возникло слово «должен». То же было и с родиной, от которой он так и не смог вырваться: она стала ему чужой. А потом уже — шахматным полем, экспериментальной площадкой.

Ему тогда помогла выжить одна-единственная вещь. Маггловская книга. Когда он, читая написанное неизвестным автором, который, казалось, макал перо не в чернила, а прямо в кровь его, Альбуса, мечты, дошел до строк:

«…Иные души

И в четырех стенах справляются с врагом…»(1)

Он чуть не задохнулся от боли и от облегчения одновременно, поняв и приняв, что это — о нем. Наследие путешественников сломало его где-то глубоко внутри. Благой переродился в неблагого, но так никогда и не осознал этого. Зато у него проявились все яркие качества путешественников: острый ум аналитика, изобретательность, дар рассказчика. Тяга к странствиям ослабла и понемногу растворилась в череде дней. И только понимание того, что это его душа — та самая «иная», особенная, вело его все дальше и дальше. К свету, как он всегда считал. Тогда еще юноша не понимал, как далеко заводит его уверенность в себе и тщеславие — это вовремя увидел лишь Фламель, но повлиять, к собственному удивлению, не смог, а потому предпочел расстаться со вроде бы перспективным, но, как выяснилось, проблемным учеником. А тот даже, вроде, и не заметил: мастерство манипуляции живыми людьми захватывало его все больше и больше, пока не стало не то чтобы смыслом — способом жизни.

О, он искренне любил людей — тех, что оказывались рядом, так, что никто не мог противостоять обаянию его голоса, ума и внимания. Только стоило человеку отойти, как он исчезал для молодого Альбуса, словно и не существовал никогда. У него не было дома и не было близких, да он и не помнил, когда перестал понимать, зачем они вообще нужны. И не приведи господь, как говорят магглы, быть любой фигурой на доске, когда за игру берется Эшу Неблагой, не знающий, кто он, да еще во имя общего блага…

* * *

В Малфой-мэноре, сияющем после свежего ремонта семидесятого года, хозяева принимали важного и опасного, но весьма уважаемого гостя. Статный темноволосый мужчина с пронзительно-серыми глазами был без малого на десяток лет старше хозяина, но выглядел его ровесником.

— Абраксас, какие сведения у тебя есть об Олливандерах?

Светлые брови слегка приподнялись:

— Милорд, могу ли я узнать, чем вызван ваш интерес?

— Возможно. Но после того, как ты поделишься известными тебе фактами и своими домыслами.

Лорд Малфой хмыкнул:

— Буквально вчера видел старика. Чаек кормил возле Саутуоркского моста, — Абраксас задумался. — Но вид у него был, словно на похоронах, что мне показалось странным. Не вяжется такое выражение лица с любовью к природе.

— Что известно о его семье?

— С какого колена она вас интересует, милорд Певерелл?

— Даже так? Пусть будет с прадеда.

Хозяин щелкнул пальцами, призывая домовика.

— Добби, все об Олливандерах, все папки, кроме…

Том тихо кашлянул.

— Все папки, Добби. Разложить на столах по хронологии. Мы будем через десять минут. Милорд, позволите, я дам пару распоряжений, а потом мы пройдем в библиотеку?

— Так и знал, что их вывеска лишь пускает пыль в глаза, — усмехнулся Лорд Гонт-Певерелл.

— Я в этом никогда не сомневался… до нашей эры — пф!

— А вот тут интересно… Гибель жены? А куда подевалась дочь? А, еще вот это, посмотри, — Том передал Абраскасу листок, — интересно складывается, не находишь?

— Вот ведь… затейники. Выходит, дело в последнем поколении?

— Ну нет, скорее всего, исследования начал еще Джербольд, если не Джерейнт… Если бы они вели журналы, я бы почитал, — протянул Темный Лорд с предвкушением.

— Это приказ, милорд?

Том весело посмотрел на сподвижника. Конечно, этот змей выскользнет при любом удобном случае, только кто ж ему таковой предоставит…

— А сам не хотел бы?

— Я понял, милорд.

— Да не кланяйся. Чистокровный Малфой — перед полукровкой?

С недавних пор Тому стало нравиться