Книга Поединщик поневоле - Григорий Константинович Шаргородский

чародеев, причем удерживая группу преследователей на изрядной дистанции. Он первым усвоил новые знания, первым начал делиться, пусть и очень скупо, с остальными хуманами. Так, благодаря его стараниям появилась женевская школа магии. Позже, когда вопрос с подрастающим поколением урожденных женевцев стал крайне остро, он же возглавил академию, получив не только изрядное финансирование от Городского совета, но и множество преференций. Уверен, нынешнему составу горсовета права академии наверняка кажутся чрезмерными, но тут ничего не поделаешь – договор был составлен действительно могущественным, талантливым и очень хитрым хуманом. Переиграть его попросту невозможно.

Влияние Жаккара на всю Женеву было не очень сильным, скорее всего, просто потому, что ему это было не нужно, а вот на территории академии он являлся, как говорится, и царем, и богом, и воинским начальником. Причем не удивлюсь, если в буквальном смысле всех трех слов. По мере того, как мы взлетали к вершине Ледяной иглы, меня одолевали сомнения в том, что сидящий на ее вершине человек из-за всей этой власти и могущества способен сохранять адекватность. И вот с ним мне сейчас придется о чем-то договариваться!

То, что он проигнорировал мое появление в академии, меня совершенно не удивило. Кто я, а кто он?! А вот вызов на ковер спустя две недели моего бытия в академических подземельях даже не насторожил, а почти пугал. Точнее, простым и понятным страхом это чувство назвать трудно – просто полное непонимание того, как себя вести и что говорить. Даже смешно вспоминать, как меня напрягало общение с Пахомом, царствие ему небесное. Вот уж кто теперь казался простым и понятным, можно даже сказать, свойским дядькой.

Лифт остановился задолго до того, как мы добрались до вершины башни. Честно говоря, это меня немного разочаровало. Была мысль, что столкнусь с каким-то совсем уж запредельным волшебством типа пространственной магии, где на самом кончике шпиля обнаружится обширные палаты, но все оказалось намного проще. Когда двери лифта открылись, я более подробно рассмотрел то, что смутно виделось сквозь тройную, относительно прозрачную преграду. Ректор явно не имел желания жить в аквариуме, поэтому все поверхности обширной круглой гостиной имели белое матовое покрытие, и лишь в некоторые участки стены сохраняли прозрачность. Есть, конечно, подозрение, что при желании все стены могут превратиться в панорамное окно, но сейчас мне нужно думать совсем не об этом.

Моя фантазия опять нарисовала что-то наподобие трона, к которому меня подведут, дабы в полной мере проявить почтение сидящему на нем величайшему из хуманов, но все опять оказалось иначе. Грамотно продуманный интерьерный ансамбль в белом и бежевом цвете создавал уютную, можно сказать, демократичную обстановку. Практически показательно круглый стол окружали удобные кресла и диванчики. В них сидели три человека. Ректора я узнал сразу благодаря гулявшим по Сети изображениям и видеороликам, а вот два других персонажа были мне неизвестны.

Хозяин всего этого великолепия даже удосужился привстать из своего кресла.

– Спасибо, Жан-Эрик, можете быть свободны, – бархатистым голосом с мягкими и доброжелательными нотками произнес ректор.

Завхоз изобразил идеальный поклон в сорок пять градусов и даже сделал несколько шагов назад, не поворачиваясь спиной к начальнику. Затем он все же развернулся, иначе все выглядело бы совсем уж нелепо, особенно в двадцать первом-то веке. В конце концов, несмотря на все экстерриториальные права, академия не является отдельным королевством и ректор здесь не абсолютный монарх.

– Месье Петров, благодарю, что откликнулись на мою просьбу, – обратился ко мне ректор и указал рукой на одно из кресел. – Присаживайтесь, пожалуйста.

Слухи оказались достаточно правдивыми. Он действительно в какой-то мере косплеил книжного директора магической школы: длинные борода и волосы, правда не седого, а рыжевато-серого оттенка, и достающий до самого пола серый с серебряной вышивкой то ли плащ, то ли халат. Не хватало только шапочки на голове. Впрочем, возможно, он ее надевает, когда выходит на улицу. Лицо ректора выглядело достаточно моложаво, и, скорее всего, борода ему нужна для пущей солидности. Довольно резкие черты лица с длинным носом и тонкими губами немного сглаживались доброжелательным выражением с легкой снисходительностью. С таким лицом добрый дедушка смотрит на порвавшего новые штаны внучка. А вот глаза ректора оставались холодными, как альпийский лед.

Понимая, что пялиться на хозяина башни не совсем вежливо, я уселся в указанное кресло напротив вновь принявшего сидячее положение ректора и уделил внимание двум другим людям, сидевшим за круглым столом.

Слева от меня находился жгучий брюнет с до синевы выбритым лицом и в строгом черном костюме, даже укомплектованном галстуком. Ему бы в похоронном агентстве работать. Густые черные брови на резко очерченном и очень недовольном лице добавляли хмурости и без того явно чем-то недовольному мужчине. Выглядел он лет на сорок, но при этом волосы, собранные на макушке в кок, замолаживали его, напрочь лишая солидности явно продуманный стиль. Впрочем, я такие прически на мужиках не особо приветствую и, возможно, только поэтому не оценил всю крутизну образа.

Справа, изящно изогнувшись в кресле, сидела женщина в светло-синем брючном костюме. Под пиджаком не было вообще ничего, поэтому в определенные моменты лацкан изгибался так, что можно было наблюдать значительную часть небольшой, но красивой груди. Не сказать, что красавица, но мягкое и обаятельное лицо, а также большие серые и очень умные глаза вместе с уложенными в нарочито небрежную прическу пепельными волосами создавали притягательный ансамбль. Несмотря на некую откровенность в одежде, взгляд на эту женщину почему-то вызывал больше доброй симпатии, чем вожделения, хотя и второе тоже имело место.

Насмотревшись на своих будущих собеседников, я опять вернул взгляд на ректора Жаккара. Он рассматривал меня словно диковинную обезьянку. В принципе имеет право, но что-то внутри меня взбрыкнуло, и это явно не укрылось от взгляда очень умного и очень опасного человека. Я опять почувствовал себя шагнувшим на тонкий лед, как при общении с Пахомом, но тут-то лед намного тоньше и бездна под ним куда глубже. От заклубившихся в душе опасений снова стало тошно.

Блин, как было просто жить в юности, когда собеседник мог максимум дать тебе в морду, а последствия ссоры с ним были далеки от фатальных. Злость на собственные нерешительность и боязливость тоже наверняка отразилась на моем лице и вызвала понимающую улыбку ректора.

– Месье Петров, до этого момента я не хотел беспокоить вас своим любопытством. В основном потому, что нам обоим было полезнее сохранять дистанцию. По легенде разрешение на ваше проживание в академии у меня и испросил Саар Пахасса Тоону. А он, в свою очередь, взял вас в