Книга Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1 - Александр Дюма

Г-жа де Контад до крови кусала губы. Но в колчане мести, который есть у любой женщины, она тут же нашла одну из тех отравленных стрел, которые наносят смертельные раны. Она подозвала г-на де Ноайля.

— Шарль, — обратилась она к нему, — подайте же мне руку, я хочу посмотреть на это маленькое чудо красоты и портновского искусства, которое увлекло за собой всех мотыльков.

— Ах, — воскликнул молодой человек, — и вы дадите ей почувствовать, что среди мотыльков есть и пчелы. Жальте, жальте, графиня! — добавил он. — Все Бонапарты слишком недавно стали аристократами, и время от времени надо указывать им на то, что они тщетно втираются в ряды старой знати. Хорошенько рассмотрите эту выскочку, и, держу пари, вы найдете печать ее плебейского происхождения.

Молодой человек, смеясь, повел г-жу де Контад, ноздри которой раздувались, словно она шла по следу.

Они приблизились к группе поклонников, окруживших прекрасную г-жу Леклерк, и энергично проложили себе дорогу в первые ряды.

Г-жа Леклерк улыбнулась, увидев г-жу де Контад, решив, что даже ее соперница вынуждена воздать ей должное. Действительно, та начала свою речь, присоединив свой голос к хору восхищавшихся новым божеством.

Но вдруг, словно заметив нечто ужасное, она воскликнула:

— Ах, Боже мой, какое несчастье! Почему же это уродство портит один из шедевров природы! Воистину, в этом мире нет ничего совершенного! Боже мой, как это грустно!

Услышав это неожиданное восклицание, все повернулись сначала к г-же де Контад, затем к г-же Леклерк и снова к г-же де Контад. Все, очевидно, ожидали объяснений, но г-жа де Контад лишь продолжала сетовать на несовершенство нашего мира.

— Но что же вы увидели? — спросил в конце концов ее кавалер. — Что же такое вы видите?

— Что я вижу? А разве сами вы не видите огромные уши по обе стороны этой прелестной головки? Если бы у меня были такие, я бы обрезала их на три-четыре линии[49], это тем легче сделать, что ушная раковина без завитка.

Не успела г-жа де Контад закончить, как все повернулись к г-же Леклерк, но уже не для того, чтобы восхищаться ею, а для того, чтобы с любопытством рассмотреть ее уши, на которые до сих пор никто не обращал внимания.

Уши Полетт, как называли ее подруги, и в самом деле были необыкновенные — белые хрящи, похожие на раковину устрицы, которые, кроме того, как верно заметила г-жа де Контад, природа забыла снабдить завитком.

Г-жа Леклерк даже не пыталась ответить на это дерзкое замечание. Она вскрикнула и упала в обморок. Это сильное средство, к которому прибегают женщины, когда они не правы[50].

В это время стук подъехавшей кареты, топот лошадей и возглас «Первый консул!» отвлек внимание гостей от невероятной сцены, разыгравшейся у них на глазах.

Г-жа Леклерк вся в слезах скрылась в комнату, где переодевалась к балу, и в то время как первый консул входил в гостиную через одну дверь, г-жа де Контад, понимая, что одержала победу чересчур грубым способом, и не осмеливаясь пожинать ее плоды, выскользнула в другую.

XII

МЕНУЭТ КОРОЛЕВЫ

Г-жа де Пермон вышла навстречу первому консулу и присела перед ним в самом изящном реверансе. Бонапарт взял ее руку и необыкновенно галантно поцеловал.

— Что я слышу, мой дорогой друг, — сказал он, — вы не хотели начинать бал, пока я не приеду? А если бы я приехал только в час ночи, неужели эти прелестные дети ждали бы меня?

Он обвел взглядом салон и увидел, что несколько дам из Сен-Жерменского предместья не встали при его появлении. Он нахмурился, но не высказал неудовольствия.

— Ну же, госпожа де Пермон, — сказал он, — начинайте же бал! Пусть молодежь веселится, танцы — ее любимое занятие. Говорят, что Лулу танцует как сама Шамеруа. Кто же мне это говорил? Евгений, не ты ли?

Евгений покраснел до ушей, он был любовником красавицы балерины.

Бонапарт продолжал:

— Я должен видеть это. Если позволите, госпожа де Пермон, мы с вами будем танцевать топасо[51], это единственный танец, который я знаю.

— Вы шутите? — спросила г-жа де Пермон. — Вот уже тридцать лет, как я не танцую.

— Не может быть, вы смеетесь надо мной, — отвечал Бонапарт, — сегодня вы скорее похожи на сестру своей дочери.

Тут он заметил г-на Талейрана:

— А, это вы, мне нужно с вами поговорить, — и вместе с министром иностранных дел прошел в маленькую гостиную, где только что так жестоко пострадала г-жа Леклерк.

Вскоре музыканты заиграли, кавалеры бросились к дамам, и бал начался.

М-ль Богарне танцевала с Дюроком, они оказались напротив Клер и графа де Сент-Эрмин. Все, что подруга рассказывала ей об этом молодом человеке, вызывало ее живой интерес к графу.

В réelle, которую в наше время называют контрдансом, было четыре фигуры, последнюю знаменитый танцовщик того времени г-н де Трени заменил фигурой собственного сочинения.

Эта фигура и в наши дни носит его имя.

Г-н де Сент-Эрмин в танцах был так же талантлив, как и в других областях. Он был учеником Вестриса-младшего, отец которого считался богом хореографии, и его учитель мог им гордиться.

Лишь те, кому удалось застать в начале века прекрасных танцовщиков Консульства, могут представить себе то значение, которое молодой человек того времени придавал совершенствованию своих умений в этой области. Я помню, что ребенком в 1812 или 1813 году видел господ де Монбретон, которые были на том самом балу у г-жи де Пермон, представление о котором мы пытаемся дать нашему читателю. Им было тогда лет сорок[52]. На празднике в Вилле-Котре был дан большой бал, собравший весь цвет аристократии, новой аристократии, которая в наших гостиных гораздо многочисленнее, чем потомственная, и которую те, о ком я рассказываю, ценили не меньше. Господа де Монбретон приехали из своего замка в Кореи, господа Лэгль — из Компьеня, одни за три лье, другие за семь. Угадайте как? В кабриолетах. Да, да! Но в кабриолетах ехали их слуги, а сами они держали поводья, и, стоя на запятках в тонких бальных туфлях всю дорогу, повторяли сложнейшие бальные па. Они подъехали к дверям бального зала… смахнули пыль с туфель и в следующую минуту уже танцевали контрданс.