Книга Критическая теория - Александр Викторович Марков

книги, определила в том числе каноничную духовную практику.

И действительно, кодификация не просто упорядочивает информацию, а запускает работу практик сверху вниз. Так, кодекс Наполеона, свод уголовного и гражданского законодательства, должен был обеспечить бесперебойную работу бюрократии сверху вниз, стать картотекой или расписанием, определяющим, как движутся государственные события. Гоголь в «Шинели», как мы уже заметили в одной из лекций, прекрасно показал, как Акакий Акакиевич Башмачкин, считавший, что письмо будет работать безупречно и его спасать, что правильное переписывание документов правильно устраивает мир и его место в нем, терпит крах – система дала сбой, шинель у него украли, и он от этого умер, не выдержав крушения своего писарского мироздания. Смысл «Шинели» – собственные представления Гоголя о своей миссии: Гоголь верил, что да, бюрократический стиль не универсален, но его художественный стиль универсален, и уж он, написав о Башмачкине и многих других, создает то письмо, которое и будет влиять на чиновников, государственных лиц и гармонизирует мир.

Как письмо создает уже неконтролируемые эффекты, значимые для всего мира, хорошо показывает пример Реформации, насчитывающей уже больше пяти веков истории. Лютер вывесил тезисы об индульгенциях на двери собора в Виттенберге, в чем не было ничего революционного – действительно, в соборах происходили богословские диспуты, а чтобы диспут прошел хорошо, с тезисами нужно было познакомить участников заранее. Но Лютер вывесил отпечатанные тезисы, что как бы знаменовало выход богословского знания из-под местного контроля, его независимое распространение. Потом началась война всемирных хроник, каждая конфессия стала претендовать на универсальность, а значит, должна была дать непротиворечивое толкование всей мировой истории, а не вести, как раньше, летопись привязанной к жизни данного города или местности. Среди протестантов таким летописцем стал Иоганн Карион, среди католиков – юрист и богослов Цезарь Бароний.

Исследовательница Паскаль Казанова в книге «Мировая республика литературы» понимает литературу не как просто один из общественных институтов, а как способ картографировать мир иначе, чем это делает политика. В политике есть столица и есть способы управления всем остальным из этой столицы. Тогда как литература всегда основана на игре и напряжении между столичным и провинциальным, маргинальным, и заслугой писателя, например Данте или Рабле, становится введение маргинальной речи, наречия, диалекта в общее пользование. Тем самым «провинция» или вообще маргинальность в литературе обретает свой настоящий смысл, это ресурс экзотизации каких-то новых мест и, значит, пересборки, переопределения точек культурного влияния в мире. Например, Фолкнер был с юга США и воспел этот Юг, что-то маргинальное в сравнении с индустриальным севером, и по-настоящему мировым писателем он стал, когда ему стали подражать, например латиноамериканские магические реалисты или советские деревенщики.

Но добавим, что в некоторых случаях автору приходится за эту игру дорого платить, например немецкие романтики, такие как драматург Клейст, брали за основу пьесы Шекспира, но при этом не замечали одну важную вещь: все перебивы действия у Шекспира, песня героя, леденящий кошмар, диалог-пререкание ни о чем – это все связано с особенностями театра «Глобус», где не было занавеса, и поэтому такие отвлекающие маневры требовались, пока меняют декорации. Тогда как в немецком театре был занавес, поэтому все эти приемы оказывались имитацией имитации, которая компенсировалась очень живым переживанием драмы, высоким драматизмом личной судьбы самого драматурга, которому стать невидимым для других, выйти из моды – все равно что быть убитым. Так вообще возникал образ романтика: вспомним Байрона, демонизм которого может включать в себя слухи об инцесте и убийстве, но исключает деловую хватку, потому что иначе сами правила имитации, чистого построения своего отношения к непосредственно эстетически переживаемому окажутся отменены.

Теория медиа обычно отталкивается от «шумовой модели коммуникации», предложенной в 1949 году американским математиком Клодом Шенноном, которого называют отцом теории информации. Согласно Шеннону, любая информация кодируется прежде передачи. Например, членораздельная речь, чтобы нас поняли, – это форматирование информации, которое вполне можно назвать кодированием в расчлененных единицах. Поэтому любую передачу информации, согласно Шеннону, можно сравнить с работой радио: есть адресант, есть передатчик, есть канал передачи, есть приемник, есть адресат. Передатчик кодирует сообщение, а приемник по тем же правилам декодирует – например, оратор говорит членораздельно, а мы, привыкнув к членораздельной речи в культуре, внимательно слушаем это сообщение как осмысленную речь.

Но ни один канал не является совершенным, скажем, чем дальше от нас стоит говорящий, тем хуже мы его слышим. Следовательно, шум определяется и состоянием канала, и пропускной способностью канала: мы не услышим собеседника, если рядом что-то грохочет, но также не услышим, не расслышим, если он говорит слишком быстро. Следовательно, проблема передачи информации, по Шеннону, учет возможных нарушений передачи, например сбоев или недостатка пропускной способности канала – нельзя говорить устно или по телефону слишком быстро или нельзя заставлять переписчика быстро переписывать большие тексты, потому что тогда неизбежно будут ошибки.

Схема Шеннона часто дополняется моделью Гарольда Дуайна Лассуэлла, американского социолога и социального психолога, который во время Второй мировой войны исследовал словесную коммуникацию, и в том числе стал для анализа больших объемов информации применять контент-анализ: анализ ключевых, наиболее действенных слов в тексте. Лассуэлл исходил из того, что постепенно многие социальные науки сменятся политологией на английском языке, которая и станет органом самосознания человечества; во многом так и получилось, есть очень мощные школы социологии на немецком и французском, но политология пока существует только по-английски, имея в виду понятийные ее ряды.

Теория медиа в США прежде всего связывается с именем Генри Дженкинса. Основная идея Дженкинса и его группы в Массачусетском технологическом институте – конвергенция старых и новых медиа. Он обратил внимание на то, что фанаты никогда не воспроизводят образцы, они всегда как-то по-новому распределяют роли. Например, игра в мушкетеров не подразумевает воспроизведение характеров мушкетеров, но скорее возвращение мушкетерства к происхождению из тех бандитов, о которых, как мы помним, писал Эрик Хобсбаум. Соответственно, воздействие медиа на публику Дженкинс видит в так называемом «трансмедийном сторителлинге», умении рассказывать какую-то историю так, что она становится правилом и нормой – скажем, Трамп вел шоу «Ты уволен» и в результате стал рассматриваться сторонниками как политик, который способен увольнять кого угодно, а значит, наводить порядок. Дженкинс выступает за дальнейшую «конвергенцию культуры», иначе говоря, за ту ситуацию, в которой лояльность отдельным медиа уступает перераспределению обязанностей в ответственном сообществе, кто какой информацией может располагать.

Если говорить о развитии книг как медиа, то не надо только постоянно упоминать Гутенберга как единственного виновника книжной индустрии. С точки зрения теория медиа не менее важным было, например, изобретение Альда Мануция (1449–1515) карманных форматов книг (в восьмую