Книга Это всё ты - Елена Тодорова

далекие дали. Раз, два, три… Дрожь омерзения все же прокатывается по моему телу.

Грустно, что это происходит.

Однако я не способна это остановить. Никогда прежде Свят подобным образом язык не задействовал. Максимум касался им моих губ. А тут… Ощущая его глубоко у себя во рту, я умираю от печали, словно меня вынудили съесть банку дождевых червей.

Четыре, пять, шесть… По нарастающему шуму болельщиков догадываюсь: на поле происходит нечто интересное. Но я, увы, еще не закончила счет.

– Бляха-муха… Вы сядете? Или вас снести? – орет кто-то с задних рядов.

Семь, восемь, девять… Голова кружится. В висках возникает боль. И я вдруг понимаю, что ощущения, которые я сейчас проживаю, могли бы быть хуже, только если бы меня вдруг поцеловал мой двоюродный брат.

Десять, одиннадцать… Все!

Отпрянув, совершаю глубокий вдох.

Ох, если бы он мог перебить осевший на рецепторах вкус. Нельзя ведь тереть губы ладонью. И за кофе не бросишься… Только не кофе!

Смотрю в счастливые глаза Свята, пока видимость не замыливают слезы.

– Прости, – слышу его выдох совсем рядом, когда прижимается губами к моему подбородку. – У тебя такие безумные зрачки были, что я не сдержался. Вскипел. Прости.

– Все нормально…

И все же, опустившись на сиденье, я нащупываю стаканчик и, сгорая от смущения, делаю огромный глоток кофе. Охватывающее мой организм опьянение уже не вызывает потрясения. Мимолетное чувство сожаления, зудящий стыд, и я позволяю себе поплыть от тех ощущений, которые высвобождаются следом.

Искрящееся тепло проносится по всему телу, собирая в самых чувствительных местах жар.

А вот и… Бабочки в животе. Вот и мурашки по коже. Вот и мой горько-сладкий грешный кайф.

Господи, я словно не свою жизнь живу. Это чужая реальность. Так нельзя – мысли, эмоции и чувства, которые прорвались во мне сегодня, предупреждают об этом.

Но…

Я пока не готова выплывать.

Быстрая оценка поля приносит понимание: между командами форсируется жесткая игра, граничащая моментами с откровенными нарушениями правил. Грубые выкрики, яростные отмашки, угрожающие персты, агрессивно сжимающиеся кулаки, скрытые кресты, приглушенные рыки, парующие рваные выдохи, провокационные толчки, слаженное двустороннее наступление, боевые танцы, усиливающееся до невообразимой степени давление… Тестостерон над ареной столбом стоит. И во всем этом хаосе главенствует новоиспеченный капитан «Грифонов» – Ян Нечаев. Ума не приложу, как ему это удается, но он, черт возьми, умеет в буквальном смысле поджигать воздух.

Знаки предупреждения в виде двух разноцветных карточек выписываются так часто, словно игра не на футбольном поле происходит, а за чертовым карточным столом.

– Вот это месиво, – впечатляется, в конце концов, и Усманов. Люди вокруг нас вообще неистовствуют. Гвалт такой несется, что вот-вот барабанные перепонки лопнут. И все же я, к сожалению, слышу: – Ну, в принципе, неудивительно. Так случается везде, куда приходит Ян.

Если бы биение сердца не перекрыло мне горло, лишив возможности говорить, я бы обязательно одернула его. И это осознание шокирует сильнее, чем вызванная словами Усманова злость.

Отбрасываю, как и все, что вызывает беспокойство. Закрываясь, сую голову в песок – фокусируюсь исключительно на игре. Пока не заканчивается первый тайм.

– Может, ну его… – выдыхает Свят. – Ты вроде как отметилась. Необязательно сидеть здесь до конца игры, – эту фразу уже практически мне по щеке губами размазывает. – Едем домой, Ангел. Посмотрим сериал, как и планировали.

Очевидно, что ему этого очень сильно хочется.

А вот мне… Почему-то нет.

Я не могу бросить матч. Это то, что меня сейчас реально волнует. Да и… Как ни тяжело, должна признать, оставаться со Святом наедине опасаюсь. Он ведь пожелает снова целоваться.

Боже, как мне это пережить?

Обижать Усманова – все равно что собственное сердце через решето перетереть. Но поцелуи – не для меня. Не хочу этого делать. Не хочу!

– Побудем, пожалуйста, до конца, Свят, – прошу его как можно ласковее. – Мне интересно, чем закончится.

Он сникает.

Но, как чаще всего и случается, идет мне на уступки.

– Ладно, Ангел.

Пока Усманов отправляется за новыми напитками, вынуждена перекинуться парой фраз с теми девчонками, которые мозолят глаза фамилией Яна. Среди них оказывается много моих одногруппниц. Проигнорировать идущих по проходу Мадину и Киру было бы верхом невоспитанности. Именно поэтому игнорировать приходится свое тарахтящее на полную мощь терзаний сердце.

– Привет, – здороваюсь и улыбаюсь.

– Привет-привет, ангелок, – толкает Мадина раздражающе фамильярно. Думала, что уже привыкла к ее тошнотворным манерам. Но сейчас понимаю, что нет. – После игры будет дискотека. Остаешься, ма-харошая? Собирается вся группа. Ну, кроме кривых и косых. Да, я про твоих болеющих друзей. Ой, только не надо дуться. Не маленькая. Так что? Идешь? Если что, надо скинуться.

Нет, ну какая, Господи, прости, коза!

– Ой, да кого ты зовешь? – хмыкает пританцовывающая рядом Кира. – Она же брезгует с нами тусить…

– Почему это брезгую? Кто такое сказал? По сколько скидываемся? – выпаливаю быстрее, чем злость дает возможность подумать.

– По триста, – подхватывает Мадина. – Бросай мне на карту, если что...

– Ок, – чеканю с улыбкой.

Обе девушки как-то оторопело моргают и, наконец, уходят, оставляя меня с разрывающимся от очевидного безумия сердцем.

«Куда я лезу?» – прорывается глас разума в моей голове.

Но я достаю из кармана куртки телефон и перекидываю удвоенную от заявленной таксы сумму – за себя и за Свята.

25

Сердце дает бой.

© Ян Нечаев

Безугленко орет на протяжении десяти минут. От натуги из яростно двигающегося дупла по всему периметру раздевалки разлетаются слюни. Слов не улавливаю, у меня, сука, парализующий беззвучный. Но в какой-то момент возникает ощущение, что багровая репа взорвется и разлетится по раздевалке на ошметки.

Меня это, безусловно, мало колышет, когда тому же риску подвергается мое бесоебское сердце. Получив феерических гормональных припиздов, оно, как раздраконенная шмалью тварюга, не может не ринуться на оправдание своего бесславного звания. Создает в моем организме шизоидную какофонию звуков, которая в один момент попросту отрезает от реала.

Чтобы я ни делал, под сетчаткой обоих глаз полупрозрачными, но при этом назойливо яркими сохраняются гребаные жиза-кадры, которые успела нащелкать моя феноменальная по части Ю память.

Долбанутый хор голосов под черепушкой. Свирепая, как молниеносные огневые вспышки, пульсация. Дикие барабаны в висках. Все тело в напряжении. Бурлящая по сосудам кровь забивает и раздувает мышцы.

Я не хочу играть. Я