Книга Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг. - Сергей Михайлович Сергеев

человека — Морозова. Но ни на жизнь, ни на прерогативы самодержца бунтовщики не покушались, антимонархические лозунги в их дискурсе отсутствовали.

Это отчасти напоминает французскую Фронду, участники которой также клялись в верности малолетнему Людовику XIV, а виновником всех зол называли первого министра — кардинала Мазарини. Сходства добавляет временное изгнание и новое возвращение к власти — как Морозова, так и Мазарини.

Более того, И. Л. Андреев находит в Москве 1648 г. своих аристократов-«фрондёров» — боярина Н. И. Романова, двоюродного дядю царя Алексея, и князя Я. К. Черкасского, — использовавших народный бунт для устранения своего конкурента Морозова и выступивших в качестве посредников между посадом и царём[252]. Но уже здесь хорошо видна большая разница между Россией и Францией. Московские «фрондёры» не имели политической субъектности: интриги Романова и Черкасского и военные действия армий французских принцев-оппозиционеров — явления разного порядка. Принцев могли арестовать и подвергнуть заключению, но с ними потом вели переговоры и заключали перемирия, бояре же всегда оставались лишь государевыми слугами, самое дерзкое, что они могли себе позволить даже в разгар общественной нестабильности, — демонстративно не явиться ко двору или отказаться от назначения на воеводство в провинцию.

Не являлась, по сути, политическим субъектом и московская бунтующая толпа, спонтанная и аморфная, не имеющая организующего центра. У парижской Фронды таким центром стал Парламент, формулировавший требования мятежных парижан на языке закона и отстаивавший их на переговорах с верховной властью. Да и сами по себе парижские обыватели были достаточно структурированной силой, ибо охрана порядка в городе находилась в руках городской милиции: «Париж, уже тогда насчитывавший до 500 тыс. жителей, делился на 16 больших кварталов во главе с квартальными, представлявшими гражданскую власть, и в каждом из таких кварталов был свой полк милиции под командованием полковника. Большие кварталы делились примерно на 10 малых (dizaines) во главе с десятниками (dizainiers); соответственно полки делились на роты с капитанами, и именно на этом уровне принимались оперативные решения. По различным оценкам, в Париже было 130–150 рот, в каждой из которых числилось по несколько сот человек, так что город мог выставить внушительный корпус в 30–50 тыс. вооруженных жителей. Регламент ратуши от 15 января 1649 г., составленный во время обороны Парижа [от королевских войск], перечисляет 127 рот, распределённых по периметру городских стен с 17 воротами. Старшие офицерские должности в милиции в основном принадлежали судейской элите, младшие могли удовлетворить честолюбие зажиточных буржуа»[253]. В Москве городская милиция как институт отсутствовала.

Тем не менее московское восстание сумело достичь невероятных по российским меркам результатов. Произошло это потому, что, во-первых, бунтовщиков отказались разгонять стрельцы, также недовольные политикой правительства Морозова, а во-вторых, потому, что посад поддержало провинциальное дворянство. Такому союзу государство ничего не могло противопоставить, ибо дворянство — это армия. 10 июня 1648 г. представители обеих социальных групп подали на царское имя Большую всенародную челобитную, в которой внятно и твёрдо высказали пожелание созыва Земского собора и «реформы местного суда и управления с широким привлечением посадских и служилых людей»[254].

Власти пришлось согласиться. Уже в июле состоялся Земский собор, на котором было принято решение о создании нового (точнее, первого полноценного) свода законов. Для принятия последнего осенью был созван ещё один собор, «своей численностью уступавший разве что избирательному собору 1613 г.», на нём «присутствовало чуть меньше 300 выборных, причем от уездного дворянства — более 170 человек, от городов — 89, от московских сотен и слобод — 12 и от стрельцов — 15. Обращает на себя внимание решительное преобладание представителей уездов. Никогда ещё голос провинции не звучал так явственно, никогда ещё перепуганные правящие круги не прислушивались к нему с такой чуткостью… Многие выборные привезли с собой наказы избирателей. Текст одного из таких наказов сохранился. Представители владимирского дворянства должны были на соборе всем „безстрашно о всяких делах и обидах говорить“… „сильных и богатых встречать правдою“ и заставить их навсегда оставить насилия и „душепагубную корысть“; у государя просить, чтобы был устроен „праведный суд всем людям ровен, каков большому, таков бы и меншему“»[255]. Сами законы делегаты собора не разрабатывали, этим занимался специально созданный Уложенный приказ во главе с князем Н. И. Одоевским, но, несомненно, в их обсуждении они активно участвовали. К концу января 1649 г. Уложение было готово.

Перед нами вроде бы решительная победа «средних слоёв» (по терминологии С. Ф. Платонова), закреплённая на законодательном уровне. Но вот что поразительно: никаких перемен в политическом строе России эта победа не принесла. Уложение молчит о дальнейшей судьбе соборов, никак не прописывает их права и функции, молчит оно и о каких-либо политических правах «сословий», а тем более об ограничении самодержавия, в нём «нет ни одной статьи, которой бы обеспечивалось значение земщины в государственных делах»[256]. Не произошло никакого обновления правящей элиты страны за счёт выдвижения лидеров дворянской оппозиции (да мы их, собственно, и не знаем). Судя по всему, подобных требований выборные и не выдвигали. Но ещё поразительнее, что в Уложении никак не отразились звучавшие в Большой всенародной челобитной пожелания о реформе местного суда и управления. В преамбуле, правда, провозглашается принцип равенства всех перед законом, выдвигавшийся в наказах: чтобы «от болыпаго и до меншаго чину, суд и росправа была во всяких делех всем ровна». Но о механизмах, обеспечивающих это равенство, нет ни слова.

Более того, Уложение отменило участие представителей посада в судебных делах, предоставив судопроизводство исключительно воеводам и приказным людям. Немногим позже, в 1650 г., отвечая на один из пунктов челобитной бунтующих псковичей о создании суда, в котором бы совместно участвовали царские воеводы и выборные люди, Тишайший вполне определённо заявил: «И того при предках наших, великих государех, царех, николи не бывало, что мужиком з бояры и с окольничими и воеводы у росправных дел быть, и вперед того не будет». Московская власть уже «забыла» про судебные практики XV–XVI вв., когда участие выборных в наместничьем суде было нормой, законодательно закреплённой в Судебниках 1497 и 1550 гг.

Чего же реально добились «средние слои»? Служилые люди — окончательного закрепощения владельческих крестьян и введения бессрочного сыска беглых, посадские люди — ликвидации «белых слобод», жители которых не несли городского тягла — последнее теперь распространилось и на них. Удовлетворив свои узкосословные интересы, дворяне и горожане нимало не расширили своей возможности влиять на государственные дела, оставив их, как и прежде, полностью в государевых руках. Они резко усилили градус несвободы в России для подавляющего большинства её населения — крестьян, но при этом нисколько не расширили пространство собственной свободы. Наметившийся было новый политический субъект — союз служилых людей и