Книга Погоня за ветром - Олег Игоревич Яковлев

делает следующий шаг.

30.

Однажды поутру, в начале зимы, когда лёгкий морозец сковал льдом реки и установился твёрдый зимний путь, Варлаам выехал из Перемышля в свою новую волость — в Бужск.

На востоке вставало солнце, оно било в глаза, золотило верхушки изумрудных сосен, долгой вереницей выстроившихся по левую руку от шляха. Меж соснами проглядывали крепенькие дубки, покрытые серебристым инеем, лес то редел, обрывался на крутых террасах, то обступал дорогу густой тёмной тенью, нависая сверху, подходя вплотную с обеих сторон. По горбатому мосту Варлаам переехал через речку Вишню, промёрзшую до самого дна. Вдоль реки тянулись обширные вишнёвые сады. Вчерашний отрок вспомнил, как вкусны бывают ягоды в этих садах и как рачительные хозяйки делают из них густой тягучий сок, который потом продают на торжищах в туесках.

Вскоре Варлаам пересёк холмы Розточе с мелкими селениями по склонам. На коротких привалах он вдоволь напился горьковатой на вкус целебной воды, которая, как уверяли местные крестьяне, придаёт телу силу и молодит.

Затем был Львов — уже довольно большой город, воздвигнутый князем Даниилом на подольских холмах лет десять тому назад и названный в честь Льва. Во время Бурундаевого нашествия стены Львова были разрушены, но теперь, как и во Владимире, возводились вновь и были уже почти выстроены. Здесь, во Львове, на постоялом дворе усталый от долгой скачки в седле Варлаам заночевал. Отсюда до Бужска оставалось немногим более двадцати вёрст.

На рассвете Низинич продолжил свой путь. Ещё до полудня взору его открылся берег узенького в этих местах Буга. Возле реки росли густые камыши, сплошь обледенелые. Проезжая через них, Варлаам слышал, как звенит лёд.

— Далеко ли до Бужска? — спросил он у двоих своих спутников — кметей.

— Вниз по реке коли идти, дак версты[153] три-четыре, не боле, — ответил ему седовласый воин в низко надвинутой на брови мисюрке[154]. — А там, — указал он обтянутым рукавицей перстом на полдень. — Красное. Село твоё, боярин.

Варлаам молча кивнул. Чудно, непривычно было ему слышать обращение «боярин».

В ворота Бужска, маленькой притулившейся у берега реки старинной крепостцы, они въехали около полудня. К удивлению Варлаама, крепостные врата были настежь распахнуты. Спросив у первого встречного мужика, почему так, он услышал ответ:

— А кого ж нам бояться? Еже татары, дак едино не выстоять, в лес бежать нать. А свои князи, дак и не пойдут. Взять-то у нас неча.

В самом деле, городок оказался очень мал, прямо как какая деревня. Варлаам насчитал всего десятка три дворов, обведённых плетнями. Были в основном глинобитные мазанки с соломенными крышами, но встречались и избы, приземистые, тёмные, как будто вросшие в землю.

— До Батыева нахожденья народу здесь много селилось, — рассказывал седобородый кметь. — Ремественники добрые были, кузнецы, шорники, гончары. А нынче запустел Бужск. Беднота — та боле по лесам мыкается, бегут от усобиц княжеских да от татар. Лес — он от всякого ворога укроет. А кто познатнее — купчишки да умельцы всякие — те кто во Львов, кто в Луцк подался.

— Что ж, ныне-то, выходит, и стены крепостные некому подновить? — Низинич сокрушённо качнул головой. — Да, плохо дело.

Впереди показался обветшалый терем с высоким всходом, гульбищем и волоковыми окнами. Его окружал тын из саженных кольев, плотно пригнанных друг к другу.

— Старые хоромы княжьи, — пояснил седобородый. — Давно никто не живёт. Изредка князь Данила наведывался, когда на ловы выезжал. Да и тому лет десять, верно, минуло, как в последний раз бывал.

Явился дворский, маленький мужичок с хитринкой в прищуренных глазах. Потирая сухонькие ручки, он быстро, скороговоркой залепетал:

— Наслышаны, наслышаны, светлый боярин! Дозволь, коньков ваших тотчас в стойло отведём, овсу им зададим. Прошу тебя, боярин, в горницу. И вас, люди ратные, такожде.

Хоромы были обширны и богаты, но запущены. В углах горницы виднелась паутина, кое-где в переходах и на гульбище Варлаам заметил пятна застывшей грязи, в гриднице он невзначай провёл ладонью по суконной скатёрке, покрывающей большой медный ларь, и обнаружил густой слой пыли.

— Прибраться, всё вымыть, вычистить! — строго наказал он дворскому. — Негоже так к добру господскому... Беречь надо рухлядь многоценную!

После обильного обеда с олом и чарой крепкого мёда уставшие с дороги кмети отправились в гридницу отдыхать, Варлаам же, оставшись один, стал обдумывать новое своё положение.

Перво-наперво надо было собрать всех горожан на вече, велеть подновить крепость. Пусть работают на барщине, на то и людины. Потом следует назначить смотрителя за работами в городе и проехать по окрестным сёлам. Поставить тиунов[155] из числа холопов, поглядеть на поля, определить, сколько где обжей[156], сколько с кого брать и хлебов, и мяса, и сена.

«Дань ордынская по полугривне, дань княжеская...», — вспоминал он читанное недавно «Мерило праведное»[157].

...На следующий день Варлаам вместе с двумя спутниками выехал в село Красное, расположенное верстах в двадцати на полдень от Бужска. По твёрдому зимнику свежие, отдохнувшие кони мчали быстро, так, что аж дух захватывало. Снег искрился и слепил глаза, Варлаам смахивал ладонью наворачивающиеся слёзы.

— Село большое, когда-то богатством славилось, верно, ещё при Романе Мстиславиче, деде нашего князя, — рассказывал старый кметь. — Потом, в пору боярских склок да Батыева нахожденья, с землёй тут всё сровняли. После сызнова начали отстраиваться. Ныне с десяток дворищ[158] Красное насчитывает.

— Десять дворищ? — переспросил Низинич. — Стало быть, десятков пять или шесть дымов[159].

— Ну, ещё, верно, подсуседники есь, да ещё холопы обельные такожде имеются. Мыслю, десятков восемь дымов. Большое село.

«Не поскупился князь Лев, — пронеслось в голове у Варлаама. — Оценил. А что оценил? Что я, сам того не ведая, Войшелгу ловушку уготовил? Что Альдону обманул невольно? Что не разгадал коварство Льва? Или не захотел разгадывать? Это теперь верной службой зовётся?! За это боярством жалуют?!»

— Другое село есь, такожде немаленькое, от Бужска на полночь. Речётся Каменкой Бугской. — Продолжал тем часом седовласый кметь. — Тамо и крепость когда-то была, в стародавние времена, а ныне больше холопы живут. Оно ведь как людин любой думает: вот ты боярин, ты своего холопа завсегда боронить будешь. Свой ведь — дани платит, на барщину ходит. Вот и идут давешние общинники в холопство. Вольному — оно,

конечно, лучше. Захотел — ушёл к другому князю