Книга Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 2 - Саша Токсик

рука снизу, локтем упёрта в бок. На ней весь основной вес. Правой плавно на выдохе жму на спуск. Зеркало шлёпает внутри. При длинной выдержке даже это может смазать картинку.

У меня не цифра, посмотреть результат можно будет только после проявки. Вот будет весело привезти брак, после того как весь вечер корячился.

Сажусь на одно колено в классическую “стрелковую” позу. Локоть стоит на колене в максимально устойчивой позиции. Мысль о новых джинсах, которыми сейчас ерзаю по камням, мелькает и уходит. Её вытесняет привычный азарт.

Ниже, к самой земле, нарушая все правила портретной съёмки. Только это уже не портрет, это композиция в которой облака, скалы и девушка в белом платье лишь элементы вселенской гармонии, кусочки пазла в ткани мироздания.

Мы уходим всё дальше в скалы. Таня разувается “чтоб не улететь”. Её разношенные домашние тапочки слабо подходят для скалолазанья. Резиновые подошвы моих кед скользят, но я смотрю только вперёд.

— Голову выше… руку на талию… на пояс, блин, а не на задницу… пальцы вниз… замри!

Граница между передним планом и фоном выписана глубоко и чётко, как на гравюре. Никакого пошлого боке, классическая линейная перспектива. На небе появляется тонкий серп месяца, и я молюсь безымянной музе фотографии, прикрывая диафрагму и надеясь “вытащить” его в процессе печати.

Это похоже на странный ритуальный танец. Она уходит, а я догоняю. Мы понимаем друг друга всё лучше. Достаточно одного слова или одного жеста.

Темнеет с каждой минутой. Приходится постоянно пересводиться. Экспонометр несёт дичь, требуя от меня невозможного.

— Обернись на меня… подбородок ниже… замри!

Ещё ближе, и невеста в кадре становится выше, значительнее. Она — центр вселенной. Весь мир вращается сейчас вокруг неё.

— Алик! Твою мать!

Правая нога вдруг не находит опоры. Скольжу вниз, отчаянно хватаясь за пучки травы. Таня бросается ко мне и хватает за шиворот рубашки. Аккуратно ползу вперёд, вцепившись пальцами в свой “Зенит”. Его мне сейчас жальче чем себя.

Буквально по сантиметру оказываюсь на узком карнизе. Оглядываюсь вокруг, и ноги сами собой подгибаются. Хочется сесть на камни и лучше за что-нибудь ухватиться для надёжности.

— Спасибо, Татьяна.

— А кто мне свадьбу снимать будет? — нервно шутит она. — Ты цел?

— Вроде да.

Отряхиваю джинсы. Зря я вчера возводил напраслину на американские рабочие штаны. Вот и мне они пригодились. И сами не порвались, и коленки целы.

Сумерки становятся густыми и плотными. Снимать уже нет смысла, да и хватит с меня на сегодня.

Таня просить высадить её с другой стороны улицы.

— Огородом пройду, — поясняет она. — Нечего перед мамкой лишний раз мелькать.

— Спасибо, что вытащила, — говорю на прощанье.

— Да ладно, — машет она рукой. — Я ведь когда кинулась, о чём подумала… Тяну и думаю: “Если счас не удержу, то будет завтра не моя свадьба, а его похороны”. И так обидно мне стало!

— Типун тебе на язык! — говорю.

— Ты смотри, по дороге шею в темноте не сверни, — смеётся она, — а то окажется, что зря тащила!

Татьяна разворачивается и, подтянув платье до колен, шагает в нём через картофельные грядки. Жаль, что для съёмки уже темно. Такой кадр пропадает.

— Регистрация во сколько? — кричу вслед.

— В девять! — не оборачиваясь отвечает невеста, — приезжай к семи, не ошибёшься.

В Берёзов я возвращаюсь глубоко за полночь. Еду сразу к редакции, не зря я заранее выпросил себе запасной ключ для служебных нужд.

…Нет других цветов

Я всё окрашу в чёрный… — вкрадчиво шепчет Мик Джаггер.

Покой нам только снится.

* * *

— Вот что б им не жениться часов в одиннадцать, — Женёк зевает, рискуя вывихнуть челюсть. — Или в обед! Расписались, и сразу за стол.

Он отчаянно не выспался, до утра занимаясь рукодельем. Результат Женькиного творчества висит сейчас у него за спиной обвёрнутый мешковиной. Другого футляра не нашлось, а шить было некогда.

Как только сворачиваем на Интернациональную, как дорогу нам перегораживает верёвка. Один её конец привязан к деревянному электрическому столбу. Второй находится в руке у невозмутимого деда, который сидит на лавке у забора. Деда с двух сторон подпирают плечами бабки с совершенно одинаковыми, морщинистыми как печёное яблоко физиономии.

— Дедуля, ты охренел?! — не выдерживаю я, чуть не улетев с мопеда.

— До невесты ходу нет! — звонко заявляет одна из бабок. — Граница на замке.

— Как это нет?!

— Шкалик налей, — дед топорщит густые усы, — тогдась подумаем.

— Какой тебе шкалик, старый пень! — возмущается вторая, — пущай конфетами отсыплет.

Туго сегодня жениху придётся. Если первая линия обороны начинается здесь, то до невесты ему долго добираться. К девяти может и не успеть.

— Так мы не гости, — говорю.

Ругаться совершенно не хочется. Зачем людям, а заодно и себе праздничное настроение портить.

— А хто ж вы? — щурится дед. — И что у вас с собой за штуковина?

— Артисты, — говорю, — дрессировщики. Видали обруч?! — тычу Женьку за спину, — подожгём, и через него тигра прыгать будет!

— Вона как, — тот чешет затылок, — ну проезжайте, коли такое дело.

У ворот с “очень злой собакой” стоит чёрная “Волга”. Возле неё копошится стайка девчонок в коротких ярких платьицах. Вблизи процесс становится понятнее. Атласными лентами они приматывают к капоту большую куклу в платье невесты. У куклы круглые глаза и вздёрнутый носик. Она очень напоминает мне Татьяну.

Волга недовольно скалится радиаторной решёткой. Машина похожа на злого серого волка, которого хотят запрячь в свадебную карету и наряжают в цветы и бантики.

Одна из подружек выруливает нам навстречу. Она объёмней невесты раза в три, при этом в движениях легка и жизнерадостна.

— Кто такие? — строго спрашивает она, перегораживая проход пышным бюстом.

Женька от такой роскоши даже икает.

— Фотограф, — объясняю, — свадьбу снимать буду. Будете вести себя хорошо, и вас сфотографирую.

— А это что такое? — она тычет рукой в сторону Женьки.

— Пропеллер! — не выдерживаю, — На спину цепляется. Взлетаешь и запечатлеваешь всю свадьбу с высоты птичьего полёта! Не слышали про такое, дярёвня?

— Погляди на него, городской, — неуверенно отвечает “мисс бюст”.

Чудо техники её явно потрясает. Пользуясь замешательством, вхожу в калитку.

— Идите отседова! — Михаил с утра трезв и зол. — Вчера неясно