Книга Каторжанка - Даниэль Брэйн

всем справится, хорошо бы для начала не сомневаться в этом и самому.

Я готовилась к худшему. Я читала. Жаль, писатели любят эмоции и незначащий антураж, лучше бы не ленились делать побольше ссылок.

— Давно у тебя это началось? — кряхтя под тяжестью Теодоры, спросила я, умудряясь еще вертеть головой: ни одной, как назло, старухи, но учитывая, как Теодора вопила «волки, волки» все то время, что мы здесь — сколько времени, кстати? Счет ему я давно потеряла, недели две, три? И неделя на барже?.. — учитывая долгий срок и ежедневное надоевшее всем актерство, равнодушие старух к происходящему не удивляло, а стражников перепугало то, что из женщины что-то вытекло.

— Давно, — простонала Теодора, и я еще раз смогла убедиться, как позерство отличалось от искренности. Сейчас она вся была один сплошной страх. — С утра… Все крутит…

Я покопалась в памяти — темно. Ни единой зацепки, которая подскажет, долго это или нормально. Что там, я даже не предположу, преждевременные роды или в срок, да ни один местный врач, наверное, не сказал бы это.

Сколько длятся роды? Шесть, восемь, двадцать часов?

С криками и стонами, причем не только Теодоры, но уже и моими, мы дошли до комнатки. Я ругала себя — стражников надо было послать за подмогой, и пусть старухи не изъявляли желания помогать, но могли изменить свое мнение, если, конечно, они сами хоть что-нибудь смыслили в родах. Я из последних сил заставила Теодору лечь, потом повернуться на спину, начала выстраивать из кирпичей и досок баррикады, снова кляня себя на чем свет: надо было все сделать раньше, но кто знал, в какой момент все это понадобится? Я резала ножом сукна, делала из отрезов ткани веревки и связывала ими конструкцию, держа в голове то немногое, что я знала — после того, как отошли воды, шейка матки должна раскрыться сантиметров на восемь. Чертовы сценаристы, опасавшиеся, что кто-то умный решит не вызывать медиков, а все сделать сам, мне результатов их телешоу не хватит, а выбора у меня нет!

На крики наконец заглянула старуха. Я до сих пор так и не знала, как ее имя, но она и так откликалась. Черт с ней.

— Воды! — крикнула я. — Принеси много чистой теплой воды! Вскипятите воду там, быстро, и остудите ее! Чистые тряпки, мыло… Неси!

Пока старуха бессмысленно хлопала глазами, я подсунула под ноги Теодоры одну подножку, другую, рявкнула, понуждая так и лежать, и, обреченно вздохнув, полезла ей под юбку. Старуха отмерла.

— Ты что ж творишь, девка клятая?..

— Просто заткнись, старая нечисть, и принеси! Мне! Воды! — завопила я так, что, кажется, затряслись стены. А может, не кажется, я ведь могу и не такое, жаль, что вся моя магия мне сейчас не поможет ничем и никак.

Я попала в водоворот, из которого не знала, как выплыть. Мир подвис и состоял из криков — моих и Теодоры — и грохота, потому что она при схватке дернулась так, что вся «акушерская» кровать разлетелась, едва меня на зашибив, и пришлось все расставлять заново… Духота, сердцебиение, слезящиеся глаза, дрожащие руки, текущий пот, и токен сжигал меня, обращал в пепел. И все же я отмечала, что все было не так, как в первый день моего прибытия на остров, день, который теперь мне казался кошмарным сном, вязким и беспробудным. Сейчас я мыслила, а тогда ворочалась в собственной магии, зарождавшейся, темной, тяжелой, и не могла отделить от реальности явь.

Теодора меня не слушала, еще раз сбросила подножки, кирпичи и доски упали рядом с моей ногой, спасибо, черт. Я вернула все как было, прикрикнула, задрала ей юбку, рукавом вытерла со лба пот… Какие там сантиметры? Сплошная тьма, как в моем рассудке. Я тронусь от криков, непонимания, что происходит, и собственного бессилия. И, главное, если Теодора поймет, что я сама не соображаю, что я творю, она сдастся, и все окончательно пойдет прахом.

Пришла Парашка с водой, а с ней две старухи. Я не сразу услышала стук и голоса, но затем стало легче — Парашка гоняла сестер, заставляла их выполнять мои распоряжения — полить мне на руки, принести немедленно мыло, чистые тряпки, прокалить на огне нож, сбегать на кухню и там в котле прокалить нитки — все слишком рано, но вдруг потом у меня не будет возможности это сделать? Парашка обтирала мне пот, и нашла бы еще она, старая дура, для этого что почище, чем собственный фартук.

В борьбе прогресса и традиций я проиграла. Теодора отказывалась лежать, устроив ноги на возвышении, и я приказала старухам снять доски. Мне казалось, я что-то успела увидеть там, куда смотрела без остановки — кто бы мне сказал это месяц назад? — и вроде бы десять так нужных мне сантиметров…

Или нет. По лицу текли то ли пот, то ли слезы. Ругая нерасторопных старух, я воспользовалась паузой, отмыла руки и, вверив судьбы наши Всевидящему, сунула чистую руку навстречу младенцу. Десять сантиметров — десять пальцев?.. Мне совать сразу две руки?..

Парашка дернула меня за плечо и вынудила оторваться от женских чресел.

— Ну-ка, — скомандовала она и по-хозяйски попыталась меня отстранить, я же протестующе завопила, увидев, что она лишь отерла руки о грязную юбку. — Чего? Чего орешь-то?

— Руки, — рявкнула я. На объяснения у меня не осталось сил. — Вымой руки.

— Пошто? Там поди у нее чище?

Я открыла рот. Так было легче передохнуть.

— Вымой. Руки.

Мой плюс, как и любой, наверное, клятой: злить меня не рекомендуется, здесь это уже знали все. По опыту общения со мной — это чревато, вон и огонь рядом… Свечи горят, равнодушные к моим мукам. Парашка заворчала, сполоснула руки, я, шипя, заставила ее отмываться капитально, Теодора завыла, задергалась, хватаясь за живот, и я смотрела на нее как сквозь стекло. Что, ну что я еще могу сделать?

— Ты знаешь, как понять, как идет ребенок? — безнадежно спросила я у Парашки. — Хотя бы примерно?

Конечно, она мне не ответила, только пыхтела, под любопытными взглядами сестер оттирая годами не мытые руки. Как мы вообще уместились в этой конуре вчетвером и роженица?.. Я ощущала по голоду и естественным позывам, что времени с начала родов прошло немало, я устала, мне нужна была передышка хотя бы в четверть часа. Что испытывает Теодора, я старалась не думать,