Книга Война патриотизмов: Пропаганда и массовые настроения в России периода крушения империи - Владислав Б. Аксенов

Крючкову нанесли 13 ранений:

Небольшой казачий разъезд в шесть человек, перейдя прусскую границу, неожиданно наткнулся на неприятельский кавалерийский отряд, состоявший из тридцати всадников. Два наших казака отправились с донесением по начальству… Четыре казака вскочили на коней и с гиканьем помчались прямо на немцев. Среди пруссаков произошло смятение, они закричали: «Кашланы! Кашланы!» (так немцы называют русских казаков) и все тридцать всадников в ужасе обратились в бегство. Кузьма Крючков на своей резвой лошади, обогнав товарищей и, далеко впереди, один врезался в неприятельский отряд. Он колол пикой, рубил шашкой и топтал конем немцев. Таким образом храбрый казак Кузьма Крючков один уложил на месте одиннадцать человек врагов, а остальные были поголовно добиты подоспевшими товарищами (в этой версии никто из врагов не спасся. – В. А.). Сам же Крючков получил тринадцать легких ран.

Выпущенный плакат «1-й герой» описывал подвиг Крючкова в поэтических строках и ради рифмы увеличивал число неприятелей: «Четыре русских казака, / А немцев было тридцать два». Были и менее героические варианты этой истории: вражеских кавалеристов был «всего» 21 человек, а Крючков убил «всего» 10 немцев.

В геройской арифметике бросается в глаза подозрительная парность: двадцать семь немцев, двадцать семь ранений (Крючкова и лошади), четверо или трое товарищей Крючкова, четверо или трое спасшихся немцев (также обнаруживается некоторая фонетическая связь тридцати немцев и тринадцати ран), что может свидетельствовать об ограниченной фантазии штабных офицеров или редакторов печатной продукции, придумывавших все эти цифры для конструирования патриотического мифа. Последующие пересказы подвига имели некоторые расхождения: в одном случае Крючков первым нападал на немцев, в другом русские казаки были застигнуты врасплох немцами и вынужденно приняли неравный бой, Крючков то стрелял из винтовки, то ее выбивали у него ударом сабли и пр. Удивление вызывало и то, как после удара саблей по кисти руки он успел выхватить свою шашку и продолжить бой, несмотря на то что был окружен одиннадцатью вражескими всадниками (по другой версии, получив ранение пальцев рук, он бился не шашкой, а отобранной у немцев пикой). Едва ли в реальных боевых условиях попавшему в окружение воину удалось бы выстоять против такого количества врагов. Наименее пафосная, но более вероятная версия передавала, что Крючков определенно убил лишь одного врага, но им был немецкий унтер-офицер. Оставшись без командира, немецкий отряд кавалеристов ускакал почти в полном составе. Все эти нестыковки, разночтения, числовые повторы вызывали подозрение у современников и по мере распространения скептического отношения к официальной военно-патриотической пропаганде усиливали сомнения в подлинности истории.

Даже среди казаков начали появляться альтернативные версии «подвига», того, как было на самом деле. Некоторые казаки считали, что превращение Крючкова в героя – чистое недоразумение, тогда как в действительности он не стремился сразиться с немцами, а пытался от них ускакать, но старая лошадь не позволила ему скрыться. И. Зырянов приводил рассказ одного штабного ординарца:

Прогремел на всю Россию байстрюк. На папиросных коробках его портреты печатают… А последний казачишко был из нестроевых и подвигов никаких во сне не видывал. Вот ведь подфартило человеку.

– Как же так?

– Очень просто. Ездили наши казаки в разъезд, напоролись на немецкую кавалерию и айда назад. Немцы взялись преследовать. У Кузьмы Крючкова лошаденка была нестроевая, хуже всех, он и поотстал. Немцы догонят его, ткнут слегка кончиком пики, он от того укола гикнет, как сумасшедший, пришпорит лошаденку и оставит немцев на некоторое время позади… Лошади-то у немцев заморенные были. Так вот немцы и гнали наш разъезд верст пять. Кузьку все время ковыряли пиками в задницу, ну и наковыряли ему ран пятнадцать. А все из-за лошади…

– Ну а как же писали, что он убил больше двадцати человек немцев.

Казак звонко хохочет. Дородное тело его раскачивается в маленьком желтом седле.

– Да кто их видел? Байки бабьи. Вранье! Все казаки об этом знают. И офицеры знают, да молчат. Свои соображения имеют. Тут политика хитрая. Всем выгода от этого.

Наверное, не было ни одного периодического издания, которое бы не упомянуло подвиг Крючкова; его портрет печатался на коробках папирос, спичек, конфет, что в конечном счете стало раздражать современников. Мифотворчеству способствовал кинематограф. В январе 1915 года вышла лента «Донской казак Козьма Крючков» в двух действиях. Первое действие называлось «За царя и родину», второе – «Один против двадцати семи». Показательно, что в журналах, где шла реклама фильма о Крючкове, параллельно рекламировался другой фильм о разбойнике XIX века Ваське Чуркине, который из-за несчастной любви собрал банду и залил кровью несколько губерний. Между образами Крючкова и Чуркина было много общего – они были представлены как народные богатыри-романтики. Сопоставление двух персонажей приводило к инверсии образов героя и разбойника, что соответствовало формировавшимся представлениям обывателей о ситуации в прифронтовых областях.

Перегибы патриотической пропаганды снижали доверие к официальным источникам информации и настраивали обывателей против властей. Коммерциализация образа Крючкова приводила к тому, что в народе стали поговаривать о корыстных мотивах боевого подвига героя. Так, поселянин Самарской губернии в Царицыне в конце 1914 года в разговоре с рабочими, обсуждая газетное сообщение о подвиге Крючкова и пожалованных ему шашке и часах, сказал: «Вот так герой, у нас все за деньги». Скептическая версия корыстных мотивов раскрутки истории Крючкова отразилась в шолоховском «Тихом Доне»:

Из этого после сделали подвиг. Крючков, любимец командира сотни, по его реляции получил Георгия. Товарищи его остались в тени. Героя отослали в штаб дивизии, где он слонялся до конца войны, получив остальные три креста за то, что из Петрограда и Москвы на него приезжали смотреть влиятельные дамы и господа офицеры. Дамы ахали, дамы угощали донского казака дорогими папиросами и сладостями, а он вначале порол их тысячным матом, а после, под благотворным влиянием штабных подхалимов в офицерских погонах, сделал из этого доходную профессию: рассказывал о «подвиге», сгущая краски до черноты, врал без зазрения совести, и дамы восторгались, с восхищением смотрели на рябоватое разбойницкое лицо казака-героя. Всем было хорошо и приятно.

Современные историки реконструировали реальную историю схватки 30 июля 1914 года у деревни Любово[210]. Прежде всего нужно отметить, что первым взвод немецких конных егерей в количестве 20 человек, двигавшихся по русской территории, встретил огнем 3-й батальон 105-го пехотного Оренбургского полка, нанеся потери и заставив врага отступить в болото у деревни Любово, где с ними столкнулся казачий разъезд из 4 человек во главе с В. Астаховым. Казаки бросились на увязших