Книга Необязательные отношения - Ирина Кисельгоф

— Разыщите этих людей, — велел он секретарю.

— Как?

— По справочной, — процедил сквозь зубы Терентьев.

* * *

Новый год шел рука об руку с солнцем, жарким, как знойное лето. Новый год звучал капелью и хлюпал под ногами растаявшим снегом. Старый год боролся до последнего. Развешивал ночью сосульки на деревьях и крышах, расстилал ледяное покрывало на дорогах, заковывал лужи мерцающим зеркалом. Если отколоть у такого зеркала кусочек, с обратной стороны можно увидеть отражение зимнего города с его домами, дворцами, башнями, шпилями и улицами, построенными и сколоченными из сверкающего солнцем льда.

Никита приносил с улицы зимние города и укладывал их в морозильник, в коробки из-под мороженого. Все города были разные. Ни один не походил на другой. Ничем. Но их нельзя было долго разглядывать. Они таяли и теряли красоту. И от них всегда стыли руки. Это были чужие города, где замерзают и пропадают люди, и счастью не отогреться ничем.

Перед Новым годом Никита вынес на улицу все коробки из-под мороженого прямо под лучи жаркого солнца. И ледяные города исчезли на глазах. Никита засунул палец в мутную воду, она была теплой. Теплее, чем снег.

«Здорово!» — решил он, поглядев на солнце. Оно выпучило горячий глаз в рамке из пылающих солнечным светом ресниц. Никита рассмеялся. Солнце в ответ нахлобучило себе на затылок шапку из кудрявого облака. Как десантник.

— Здорово! — смеялся Никита.

Галина Захаровна приготовила праздничный ужин. Никита протянул ей подарок, она поцеловала его в лоб.

— Будь умницей, — сказала она. — Веселым и счастливым. Помни, как Новый год встретишь, так его и проведешь.

— Знаю, — неуверенно ответил он.

Галина Захаровна обняла его и вздохнула.

Никита отстранился:

— Я этого не люблю.

— Знаю, — улыбнулась она. — Держись молодцом, и все получится.

— Ладно, — пообещал Никита.

Ему было страшно и храбро одновременно. Так страшно, что замирало сердце. Не зря же вернулось летнее солнце. Оно нарочно греет облако. Для него.

— Папа, надень свой самый парадный костюм, — попросил Никита — Я тоже надену.

— Хорошо, — согласился Терентьев.

Терентьеву было страшно. Надо сказать сыну, что не бывает так, как хочется. Бывает так, как получится. Терентьеву сообщили, что Лаврова улетела в Москву, но адреса не знал никто. Десять дней праздников исключили праздник для сына. Вот почему от нового года нечего ждать. Все останется по-прежнему. Нужно сказать, а слов не подобрать. Не выходит. Оттого, что Никита веселый и беззаботный как прежде. Терентьева обжигала морозом радость синей радужки глаз его сына. Он ежился и молчал. Не стоит портить сыну настроение перед праздником. Все обойдется.

Новый год наступил, а чуда не случилось. Ночью солнце уходит. Его не вернуть и не заменить огнями фейерверков. Они уносятся в небо, не долетев до облаков. За ночь облака остывают, их ничем не разогреть, даже красивым, но ненастоящим огнем. Он может обжечь людей, а больше ничего не умеет.

Никита уже не выходил во двор, не стоял у двери, не смотрел в окно, не прислушивался к телефону. Он сидел, сгорбившись и опустив плечи. Ничего не ожидая и ничего не прося.

— Пойдем спать. Уже два часа ночи.

— Нет, — не поднимая головы, упрямо произнес мальчик. — Надо встретить Новый год по Москве.

— Когда я чего-то жду, ничего не выходит, — сказал Терентьев. — Все приходит само. Не спросясь. Иногда так поздно, что это становится ненужным.

— Так нечестно! — Никита вскинул глаза и уперся раскаленной радужкой в глаза Терентьева.

— Да, — согласился Терентьев.

— Почему? — Сын требовал ответа, Терентьеву нечего было сказать.

Никита встал из-за стола и вышел из гостиной. Терентьев отыскал сына в его комнате у окна. Терентьев не стал зажигать свет. Он встал рядом с ним и посмотрел в окно. За стеклом крючились от холода голые ветки деревьев, облитые мертвенным светом луны. Наступивший новый год с изнанки не обещал ничего.

— Все будет хорошо. Я знаю. — Терентьев сжал руку сына в своей ладони, и Никита вдруг дернулся всем телом.

— Она не вернется. Я виноват. Я сказал… Я сказал, что ее руки…

Никита заплакал безутешно, тихо и горько. По-взрослому. Терентьев изо всех сил прижимал к себе худое, невесомое тело своего сына, а оно сотрясалось от плача без слез.

— Прекрати! — крикнул Терентьев. — Ты ни в чем не виноват! Ни в чем! Я потребовал, чтобы Наташа уехала. Я!

— Нет. Из-за тебя она бы не уехала. — Никита разнял руки отца и лег на кровать.

Часы пробили три. Наступил новый, московский год. Чужой зимний город, построенный из сверкающего фейерверками льда, счастливо праздновал чужой праздник без солнца.

— Нельзя ничего объяснить, — понял Терентьев. Он сел у кровати сына, не зная, чем ему помочь.

Никита уснул под утро, уже стало светать. Терентьев прошел в свой кабинет и оглянулся. Было серо и сумрачно. За окном из пасмурных, хмурых небес валом валил тяжелый, мокрый снег. Терентьев засунул руки в карманы и подошел к окну. Снег оказался таким тяжелым, что от его груза ломались деревья. Праздников не будет, объяснил снег. Все останется как всегда или хуже.

Зазвонил телефон, Терентьев не оглянулся. Телефон зазвонил опять, Терентьев нехотя взял трубку.

— Это я.

Терентьев узнал голос, от которого разом сдавило все внутренности. Он молчал, не умея найти нужных слов.

— Я позвонила, только чтобы узнать, как Никита, — торопливо заговорила Лаврова — И все. Хотела раньше звонить, но подумала, может, вас нет, — добавила она упавшим тоном.

— Приезжай, — без выражения попросил Терентьев. — Он будет рад. Я оплачу.

Лаврова молчала, и Терентьеву стало страшно, что она снова пропадет без следа.

— Я оплачу, — тупо повторил он.

— Я не могу, — наконец проговорила она.

— Понятно, — сухо ответил Терентьев.

— Он вспоминал меня? Хотя бы раз? — еле слышно спросила Лаврова.

— Ты наказала ребенка за нелепые, детские слова! — Терентьев с трудом сдерживал гнев. — Разве мог он тебя забыть?

На другом конце провода было тихо. Пауза тянулась в бесконечность, в которой безмолвно и тихо исчезали самые нужные, самые важные в жизни люди.

— Я не то хотел сказать, — устало произнес Терентьев. — Ты ни при чем. Никита скучает по тебе. Приезжай.

— Нет, — Лаврова судорожно вздохнула. — Я больше такого не вынесу. Не смогу. Еще раз…

Она замолчала.

— Хорошо, — процедил сквозь зубы Терентьев. — Береги себя!