Книга Олег. Путь к себе - Сабина Янина

* * *

Отец Фивий принял нас с Герасимом через час после церковной службы. Герасим успел пообедать в гостевом домике, куда он пришёл сразу после литургии вместе с толпой поселенцев, и где для них были уже накрыты столы. Я ждал его в библиотеке. Обедать ещё не хотелось, чай с монастырской сдобой были на удивление вкусными и сытными.

После обеда Герасим сытый и довольный заглянул ко мне:

– Хорош глаза ломать. Пошли. Отец Фивий уж нас искал, – и повёл меня в двухэтажное здание. "Административное", – как я понял.

Мы поднялись по крутой деревянной лестнице на второй этаж и остановились у двери похожей на дверь кабинета отца Окимия, с таким же распятием по центру и с табличкой под ним. На табличке было написано: "Страший помощник настоятеля Богоявленского уральского монастыря отец Фивий". Герасим постучал.

– Войдите, – раздалось из-за двери.

Герасим перекрестился и вошёл. Переступив порог, он поклонился в пояс. Я встал рядом. Отец Фивий благосклонно кивнул Герасиму и строго покосился на меня.

– Отец Фивий, – начал Герасим, вытаскивая из кармана рубашки записку отца Окимия и передавая ей Фивию, – вот настоятель прислал. За продуктами к зиме.

Отец Фивий взял листок и положил его на стол, разглаживая ладонью.

– Хорошо, – я сейчас посмотрю что тут. Посидите пока, – он кивнул на скамью, стоящую справа от двери.

Мы с Герасимом сели, а монах пододвинул к себе компьютер, лежащий перед ним на столе.

– Так, так, так, – сам с собою говорил он, – отцу Окимию в полном объёме,аА поселенцам, поселенцам…, – он в задумчивости потёр переносицу, – Герасим, это же ты вводил данные по времени отработки-то своих?

– Ну, да, отец Фивий, – поднялся Герасим, – только я с компьютером-то не очень, Люсенька помогала, но всё точно по моим записям сделала. Как вечор отдал ей отчёты-то по хозяйству, так она всё и сделала. Прям при мне. А что? Не так чего?

– Да всё так. Только вот мне не понятно, почему тут указано время отработки ссыльного Олега Иванова?

– Как почему? Что-то я не пойму, отец Фивий. Он же работал, я всё его время и указал. У меня все ЧИВ его записаны в браслете. Можете сравнить. Мы же вместе на покосе. На всю зиму скотине сена наготовили.

– Да не о том речь, что он работал. Он и должен работу исполнять, на то он к нам и прислан! Не понятно, зачем ты его в общий поселенский список-то его включил? Он чай не поселенец, а ссыльный. И получает оплату не по ЧИВ, а по суточным расценкам на ссыльного, которые нам присылает министерство юстиции. У тебя что, первый раз ссыльный что ли, Герасим?

– Первый раз, отец Фивий, – Герасим почесал затылок, – как-то больше ссыльные всё в нижнем поселении жили, при монастыре. У нас и не было никогда.

– Первый раз, – проворчал отец Фивий, – вот и знай теперь. Зайдёшь к эконому отцу Киму, возьмёшь список на стандартный минимум ссыльным, по нему и будешь получать продовольствие ссыльному Иванову.

– Отец Фивий, – помолчав, просительно заговорил Герасим. Я взглянул на него удивлённо, никак не ожидал, что он способен просить, – а нельзя ли послабление чуток сделать. Вот вам крест, работал Олег хорошо, от души, не жалея себя и с заботой о поселении и монастыре. Знаю я этот стандартный паек, хлеб да крупа небось, с него какой работник-то будет? В нём и так в чём душа держится. Тем более, зимой.

Отец Фивий насупился и молчал. Герасим притих под его взглядом, и даже как-то съёжился.

– Что ты такое говоришь, Герасим! Давай его мясом кормить каждый день, да маслом сливочным. Может ему ещё сахара вдосталь да конфет, пирожных отсыпать? А вина не надо? Да я не против, пожалуйста! – он махнул рукой, – По твоему мне припасов жаль? Только по совести ли это будет, Герасим? По-божески ли нарушать договор, монастырём подписанный? Мы что ж должны слово своё нарушить? Ты это предлагаешь? Условия содержания ссыльных полностью согласованы в договоре с Департаментом и не должны быть нарушены, – он ткнул указательным пальцем на потолок, словно священные правила договора были отпечатаны на нем.

– Конечно, я мог бы пойти на послабление и снабжать ссыльного Олега Иванова так же, как и остальных поселенцев, но, не нарушая договора, а это возможно только при одном условии, – он гордо откинулся на высокую спинку стула, положив руки на подлокотники, и в упор смотрел на меня.

«Да пошёл бы ты к черту, со своим послаблением», – подумал я.

– При каком же условии? – спросил Герасим.

Отец Фивий молча рассматривал нас. Наконец сказал,

– Ты, Герасим, не трапезничал ещё?

– Отобедавши, благодарствую.

– Ну, хорошо, дела-то у тебя здесь ещё есть? Кроме продуктов?

– А как же! Хорошо бы кобыле подковы поправить, а то заднюю правую заменить надоть.

– Вот и ступай на конюшню, там кузнец лошадь твою глянет. А мне со ссыльным наедине поговорить надо.

Мы с Герасимом переглянулись, и он ободряюще чуть заметно мне подмигнул.

– Хорошо, отец Фивий! Спасибо вам, – в пояс поклонился Герасим, – пойду я тада.

– Ступай, ступай Герасим. Как закончишь, подожди ссыльного в гостевом домике. Он туда придёт.

– Спаси Господь, – Герасим ещё раз поклонился и вышел.

– Ну, а мы с вами пойдём в мою трапезную, там и поговорим. Времени у меня мало, дел много, а пищу я сегодня ещё не вкушал, – он встал и, важно кивнув мне, направился к двери, но не к той, в которую вышел Герасим, а к небольшой, спрятанной за вытканным гобеленом, висевшем в простенке между рабочим секретером и окном. Я последовал за ним.

Мы очутились в крохотном помещении. По-видимому, это была комната отдыха: вдоль стены мягкий диван с подушками-подлокотниками, около него сервировочный столик на колёсиках уставленный яствами. Именно яствами, другого слова я к этому великолепию подобрать не мог. Я был поражён монастырской трапезой: тут стояла и запотевшая бутылка красного вина; и широкая ваза, наполненная янтарным виноградом, бананами и жёлтыми грушами, сквозь тонкую кожицу которых, сочился аромат; и тарелочки с нарезанным беконом, балыком, копчёными колбасами, сырами нескольких видов. А и по центру два больших блюда: одно с прожаренной до золотистой корочки индейкой, а другое с медальонами какой-то красной рыбы. От такого изобилия вкусной еды, которую я уже несколько месяцев не пробовал, у меня мгновенно рот наполнился слюной, и засосало в животе. Похоже, моё состояние отразилось у меня на лице, потому что Фивий, довольно потирая руки, вдруг заговорил по-простому:

– Ну-с, Олег, приглашаю вас со мной отобедать, чем Бог послал, – сказал он, жестом приглашая меня сесть на диван и усаживаясь сам. – Не удивляйтесь такому изобилию, всяко не пост сейчас, а как говорит писание: не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет человека.

Я растерянно опустился на диван.