Книга Ловушка уверенности. История кризиса демократии от Первой мировой войны до наших дней - Дэвид Рансимен

прозорливости, бдительности, желания смотреть вдаль и отказываться от ненужных рисков. Ее застали врасплох, она почувствовала себя обманутой, закрыла глаза на риски, задержала дыхание и выжила. Она жила мгновением.

Как только стало ясно, что конца света не будет, американские избиратели вернулись к обычному распорядку демократической жизни. Прошли промежуточные выборы, и демократы получили лучшие результаты, чем могли бы ожидать до того, как кризис усилил позиции Кеннеди (хотя и не такие хорошие, как они сами надеялись, учитывая, что только что спасли мир). Как обычно, локальные вопросы и краткосрочные неурядицы оказались важнее более глобальных проблем. Кризис не вернул демократии чувство перспективы. Токвиль надеялся, что прикосновение к катастрофе могло бы пробудить демократию, показав ей необходимость взять судьбу в свои руки. Но не в этом случае. Катастрофа, которая едва не случилась, попросту напомнила людям о том, что некоторые вещи не в их власти. Что еще вы можете сделать, заглянув в пропасть, кроме как перекреститься и отвести взгляд? Опыт оказался не слишком поучительным. Это было, скорее, провиденциальное событие, а потому сложно понять, какие нефаталистические выводы можно из него сделать. Карибский кризис подкрепил веру в то, что судьба на стороне демократии.

В то же самое время разворачивался другой демократический кризис, который в каком-то смысле больше соответствует образовательной модели, описанной Токвилем. Именно тогда, когда США были застигнуты врасплох советским продвижением на Кубе, Индию застало врасплох нападение китайцев на гималайской границе. У индийского правительства было меньше причин изумляться, поскольку китайцы не особенно скрывали свои намерения. На протяжении всего 1961 г. китайское правительство грозилось, что вернет себе спорные индийские территории силой. В декабре этого года индийский премьер-министр Неру заявил парламенту, что угрозы эти не следует принимать всерьез, поскольку война Индии и Китая может втянуть сверхдержавы в ядерный конфликт. А потому она немыслима. Он был уверен в том, что китайцы блефуют.

Тем не менее Неру чувствовал себя обязанным создать видимость отпора. Весной 1962 г. ему предстояли общие выборы, а как он сам любил говорить, «во время выборов кажется, что народ обуяли бесы» (цит. по: [Gopal, 1984, р. 182]). Националистическое возбуждение и бряцание оружием в лагере популистских политиков убедили его выдвинуть дополнительные войска в спорный регион, пообещав защитить его от любой угрозы. Но блефовал в этом случае как раз Неру. Это перемещение войск должно было, по его мысли, стать бальзамом на раны общественного мнения, но он не думал, что солдатам придется на самом деле воевать. Соответственно, они не были подготовлены и экипированы для боевых действий. Неру думал, что демонстрация решимости – все, что потребуется.

Но он ошибся: демократии не умеют блефовать. Китайцев не обманули заверения Неру, будто Индия готова отразить любое нападение. Они понимали, что ему было важнее успокоить общественное мнение внутри страны, чем разобраться с реальной возможностью войны. Его мотивы были прозрачными, а потому они опровергали сами себя. 20 октября китайские войска вторглись и подавили индийское сопротивление. За пару дней стало ясно, что индийская армия разгромлена. И к этому же моменту мир узнал, что США и СССР вступили в свой грозивший тотальным уничтожением танец вокруг Кубы. Надежды Неру на то, что возможность международной эскалации отпугнет китайцев, оказались беспочвенными. Международные противоречия усилились настолько, что китайско-индийская война казалась чем-то совершенно лишним. Миру было, о чем волноваться, и китайцы сумели поймать момент. Индийской демократии пришлось выкручиваться самостоятельно.

Неру всегда считал индийскую демократию чем-то особенным. Он находился на посту премьер-министра Индии со времен обретения страной независимости, и, как он сказал американскому послу Джону Кеннету Гэлбрейту, видел в себе «школьного учителя… последнего англичанина, которому приходится управлять Индией» [Ibid.]. Его темперамент и манеры были аристократическими: он надеялся обучить индийский народ демократии и оградить его от наихудших инстинктов. Неру хотел, чтобы Индия проложила себе путь между двумя противоборствующими сторонами в «холодной войне», не связываясь ни с одной из них и предлагая тем самым альтернативу обеим. Он пытался наводить мосты между социализмом в советском его варианте и западным демократическим капитализмом. Под его руководством Индия выполнила несколько пятилетних планов, одобренных парламентом, причем индийское государство, с одной стороны, в значительной мере сдерживало экономику различными контролирующими механизмами, а с другой – выделяло слабым секторам значительные субсидии. Идея Неру состояла в том, что индийская демократия должна отказаться от головокружительного роста ради устойчивого прогресса и заменить хаотические условия свободного рынка государственным управлением. Это была бы демократия совсем не в духе Америки.

Однако кризис октября 1962 г. говорил о том, что индийская демократия в конечном счете не слишком отличается от всех остальных. Она страдала от обычных демократических слабостей – невнимательности и чрезмерности. Ее застало врасплох событие, из-за которого она все время волновалась. Действительно, бесконечная болтовня о китайской угрозе – одна из причин, по которой ее в итоге было так сложно принять всерьез. Об индийских политиках можно было бы сказать ровно то же, что Токвиль написал о французском политическом классе накануне революции 1848 г.: они «утверждали все эти вещи так часто, не слишком в них веря, что в конечном счете вообще перестали в них верить, как раз в тот момент, когда они действительно сбылись» [Tocqueville, 1948, р. 15]. Одна из причин, по которым демократии легко застать врасплох, в том, что они вечно кричат «Волки, волки!» Казалось, что безжалостность и решительность китайской интервенции подчеркивает различие между демократией и автократией: одна много говорит, но почти ничего не делает, тогда как другая просто делает все молча.

Однако индийская реакция на войну не только проиллюстрировала хорошо известные слабости реальной демократии, но также указала на некоторые из таящихся в ней сил. Страна и ее политическая элита довольно быстро осознали свои ошибки и попытались от них избавиться. В своем выступлении 22 октября Неру заявил индийскому народу: «Мы потеряли контакт с реальностью современного мира и жили в искусственной атмосфере, которую сами же и создали, но из-за резкого толчка нас из нее выкинуло, всех нас, и правительство, и народ» (цит. по: [Gopal, 1984, р. 223]). Хотя имела место кое-какая сдержанная критика самого Неру и его неготовности, общественное мнение не стало громить правительство. Напротив, оно консолидировалось, и по всей стране прошли многочисленные демонстрации в знак его поддержки. У китайцев, ведущих наступление, не все было гладко, некоторые индийские части оказали серьезное сопротивление, и после четырех дней военных действий китайцы остановились и объявили о прекращении огня. Теперь они находились в глубине индийской территории, хотя и вдали от основных населенных центров. Если бы