Книга Феликс - значит счастливый... Повесть о Феликсе Дзержинском - Юрий Михайлович Корольков

же, как и везде, приходилось бороться не только с прямыми и открытыми врагами — с царизмом, охранкой, капиталистами, но и с другими противниками — с националистами из ППС — Польской социалистической партии. Зюк — Пилсудский не сидел сложа руки, он всячески стремился укрепить свое влияние в таком промышленном городе, как Лодзь.

Сразу, как только весть о Кровавом воскресенье в Санкт-Петербурге достигла окраин страны, в Варшаве и Лодзи появились листовки польских социал-демократов.

«Рабочие! — призывали революционные прокламации. — Не будем последними в этой борьбе, в результате которой рабочий люд всей России должен покончить с правительством царя. От солидарной борьбы рабочего народа России и Польши зависит осуществление политической свободы для народа...»

Листовку перепечатали в «Червоном штандаре».

В той же газете, где напечатали обращение к рабочим Польши, Юзеф написал, что происходит в Варшаве, чему он сам был свидетелем. Корреспонденцию по соображениям конспирации облек в форму письма к мифической тетушке от ее племянницы.

«Дорогая тетя! Под впечатлением событий пишу беспорядочно и бессвязно. Хочу только сообщить Вам, что в среду вечером и в четверг мы распространили шесть тысяч листовок о Петербурге. В субботу и воскресенье — еще две тысячи...

Под влиянием этого уже в четверг на многих варшавских фабриках начались забастовки. В пятницу забастовали остальные фабрики и заводы. Рабочие ходили от одной фабрики к другой и останавливали работу. Все охотно присоединялись к ним и шли дальше. В субботу после обеда в Варшаве все стояло: пекарни, извозчики, трамваи. Перестали выходить газеты. А еще раньше забастовали телефонистки главной телефонной станции, но их заменили солдатами и полицией. Однако это не помогло: в субботу везде были порваны провода.

В субботу с утра все предместье Воля и соседние улицы заполнились рабочими, которые шли к центру города. Часам к одиннадцати громадная толпа собралась на Гржибовской площади. Воронью улицу перегородили баррикадой. На Теплой я встретила окровавленного рабочего. Это полицейские рассекли шашкой ему лицо. Дальше слышу отчаянные крики женщины, полицейские куда-то ее поволокли.

На Маршалковской гусары с обнаженными саблями бросились на тротуар...»

Не прошло и недели после петербургских расстрелов, как в Варшавской губернии, а вскоре и во всем Королевстве Польском объявили военное положение. В Варшаве и ее округе находилось пятьдесят тысяч солдат. А всего в Королевстве Польском царские власти сосредоточили двухсотпятидесятитысячное войско. На борьбу с пролетариатом правительство бросило почти столько же вооруженных сил, сколько было у Кутузова в битвах с войсками Наполеона...

В майские дни события достигли своей кульминации.

Солнце только что поднялось над Вислой и не успело еще согреть воздух и остывшую за ночь землю. Поеживаясь от утренней свежести, со всего города на сборные пункты стекались демонстранты. Пока они были просто прохожими, и полицейские патрули на улицах не обращали на них внимания. Да и вообще полиция вела себя странно: робко держалась в стороне даже там, где уже открыто собирались колонны демонстрантов.

В штаб демонстрантов, располагавшийся близ Маршалковской улицы, поступили первые сообщения: демонстрация проходит мирно, полиция не вмешивается. Курьеры из городских районов рассказывали, как много людей на улицах, какой боевой дух у демонстрантов. В Мокотове демонстранты подошли к солдатским казармам и запели «Варшавянку». Из окна казармы взметнулись два красных флага: солдаты приветствовали участников манифестации.

По весьма общим подсчетам в демонстрации участвовало не менее двадцати тысяч человек.

— Чудесно! — воскликнул Феликс, руководивший вместе с Ганецким штабом первомайской демонстрации. — Но не следует ли дать отбой? Как думаешь, Куба? Странно как-то ведет себя полиция.

Курьер, тот, что рассказывал о демонстрации перед мокотовской казармой, возразил:

— Не выйдет, товарищи... Сейчас людей с улицы за рукав не утянешь. Наши хотят пойти к центру, на Уяздовскую аллею.

— Вот это уж напрасно, — озабоченно сказал Дзержинский, — ведь решили проводить демонстрации по районам. Никто этого не отменял.

Курьер из района Воля подтвердил, что и у них прошел слух, будто демонстрация должна закончиться не то на Иерусалимской, не то на Уяздовской аллее.

— Но откуда это взяли?..

— Не знаю!

— Тогда вот что, — принял решение Феликс. — Все, кто прибыл из районов, немедленно возвращайтесь обратно и предупредите — никуда больше не ходить! Могут быть провокации.

Прошло с полчаса после ухода курьеров, когда в штаб со стороны Уяздовской аллеи донеслись звуки выстрелов. Сначала одиночные, потом залпы, и снова торопливые одиночные выстрелы...

Все бросились к окну. Стрельба продолжалась, но определить, где стреляют, было трудно.

— Пошли! Сбор здесь. Через час — полтора.

Феликс выхватил из кармана браунинг и, сунув его за пояс, поспешно вышел из штаба.

Перебежав площадь, тесными переулками выбрались на Иерусалимскую аллею. Со стороны Вислы бежали обезумевшие люди.

— Где? Где стреляют? — Ганецкий попытался остановить бегущую женщину.

Она взглянула на него невидящими глазами.

— Там, там... на Уяздовской.

Рядом появился раненый, сквозь его рубаху сочилась кровь.

— Где здесь больница? Скорее в больницу! — повторял раненый.

— Нельзя вам в больницу, оттуда дорога в полицию, — предупредил Феликс. — Отведите его в штаб, окажите первую помощь, — обратился он к спутникам. — Прежде всего эвакуировать раненых. И никого не отправлять в лечебницы. Ни одного человека.

На Уяздовской аллее перед ними открылась страшная картина: на земле лежали убитые, стонали раненые. Их было много, вероятно десятки.

Когда демонстранты вышли на Уяздовскую аллею и с песнями пошли к Новому Свету, из переулка внезапно вырвался большой конный отряд. Кавалеристы открыли огонь. Они скакали по мостовой и стреляли из карабинов. Потом умчались к Висле. Говорили, будто кавалерийским отрядом командовал какой-то поляк. Но так ли это, кто же мог знать.

Первомайская демонстрация 1905 года стоила варшавским рабочим больших жертв. В морг больницы «Младенца Иисуса» доставили пятьдесят убитых. Раненых было вдвое больше. А командовал кавалерийским отрядом поляк — граф Пшездецкий. Через несколько дней он был убит при неизвестных обстоятельствах, которые так и не удалось раскрыть.

Ночью первого мая, сразу после трагических событий, проходило заседание Варшавского комитета социал-демократов. В день похорон решили объявить двухдневную стачку. Варшавский комитет распространил листовку с призывом к рабочим, ко всем честным людям принять участие в демонстрации протеста. И вот остановились варшавские предприятия, закрылись магазины. Похороны превратились в грозную демонстрацию.

И снова на улицы вышли жители варшавских окраин.

7

Расстрел первомайской демонстрации в Варшаве на Уяздовской и Иерусалимской аллеях отразился на революционных событиях не только в Королевстве Польском, но и во всей России. Полицейский террор вызывал все более