Книга В поисках Аляски - Джон Майкл Грин

— Все нормально, — ответил я, снова накрываясь с головой. — Все нормально, — повторил я. Да ладно. Все и было нормально. Должно было быть. Потерять Полковника я не мог себе позволить.

через тринадцать дней

ПОСКОЛЬКУ НАШ ГЛАВНЫЙ извозчик был предан земле в Вайн-Стейшн, Алабама, нам с Полковником пришлось идти в полицейский участок Пелхэма, чтобы поговорить с теми, кто видел Аляску, пешком. Мы вышли после ужина, темнеть начало рано и стремительно. Прошагав километра два по трассе 119, мы добрались до одноэтажного оштукатуренного строения, стоявшего между Вафля-хаусом и заправкой.

Внутри была стойка, доходившая Полковнику до солнечного сплетения и отделявшая нас от закутка полицейских; он состоял всего лишь из трех столов, за которыми сидели служители закона в форме, и все они разговаривали по телефону.

— Я брат Аляски Янг, — без тени смущения заявил Полковник. — Я хочу поговорить с тем, кто видел, как она умерла.

Бледный тощий мужчина с реденькой рыжей бородкой быстро закончил разговор и повесил трубку.

— Я ее видел, — ответил он. — Она в мое авто влетела.

— Можно поговорить с вами на улице?

— Почему бы и нет.

Он взял свою куртку и вышел; когда он приблизился к нам, я увидел под прозрачной кожей его лица синие вены. По-моему, он на воздух почти не выходит, хоть и коп. На улице Полковник сразу закурил.

— Тебе девятнадцать-то есть? — поинтересовался полицейский. В Алабаме в восемнадцать можно жениться (если мама с папой согласятся, то и в четырнадцать), а курить — только с девятнадцати.

— Ну, оштрафуйте меня. Мне надо знать, что вы видели.

— Обычно я дежурю с шести до ночи, но в тот день в ночную смену попросили выйти. Пришло сообщение про грузовик, вставший поперек дороги, это всего в километре отсюда, ну и я двинул туда. Только подъехал, еще из авто не вышел, краем глаза вижу фары, у меня тоже и огни горят, и сирену я включил, а она все равно прет на меня, сынок, так что я выскочил пулей из авто, а она прямо ракетой в него влетела. Я много повидал, но такого ни в жизнь. Не свернула. Не притормозила. Просто влетела с размаху. Я метра на три всего отскочить успел. Я думал сам помру, но нет, живой вот.

Я впервые подумал, что теория Полковника может оказаться верной. Неужели Аляска не слышала сирену? Неужели не видела включенные фары? Она была не жутко пьяная — целоваться-то она нормально могла, думал я. И руль повернуть наверняка тоже была в состоянии.

— Вы видели ее лицо перед тем, как она врезалась в вашу машину? Она заснула? — спросил Полковник.

— Этого не скажу. Лица я не видал. Все было слишком быстро.

— Ясно. Когда вы к ней подошли, она была уже мертва?

— Я… я сделал все, что смог. Я к ней сразу побежал, но руль… я полез к ней, думал, что если сдвину руль… но ее живой было не вынуть никак. Грудь мощно пробило, понимаешь.

Я содрогнулся, представив себе эту картину.

— Она ничего не сказала? — спросил я.

— Она отошла уже, сынок, — сказал полицейский, качая головой, так что я распрощался с надеждой узнать ее последние слова.

— Как думаете, это несчастный случай был? — Я стоял рядом с Полковником, ссутулившись от тяжести горя, мне хотелось курить, но я не дерзнул последовать его примеру.

— Я тут служу уже двадцать шесть лет, алкашни видел — не сосчитать, но никто еще не напился настолько, чтобы руль даже не дернуть. Но не знаю. Следователь сказал — несчастный случай, может, так и есть. Я в таком не разбираюсь, ребята. Я думаю, это теперь дело ее да Господа Бога.

— Насколько она была пьяная? — не унимался я. — Ну, анализы делали?

— Да. Ноль двадцать четыре промилле. Это, по определению, очень пьяная. Серьезно пьяная.

— В машине что-нибудь было? — спросил Полковник. — Может, вы заметили что-нибудь необычное?

— Я помню эти… как их… рекламные листовки разных колледжей — из Мэна, Огайо, Техаса, — я подумал еще: девчонка, наверное, из Калвер-Крика, — и мне стало совсем нехорошо, она ж в колледж мечтала попасть. А… да, и цветы. На заднем сиденье лежал букет. Как магазинный. Тюльпаны это были.

Тюльпаны? Я тут же вспомнил, что ей Джейк прислал тюльпаны.

— Белые? — спросил я.

— Точно, — подтвердил он.

Зачем она взяла с собой цветы, которые он ей подарил? Но этого коп знать не мог.

— Я надеюсь, вы поймете, что хотели. Я тоже все думаю об этом, потому что никогда ничего такого не видел. Думал, к примеру, что, если бы я сам на своем авто с места бы съехал, спасло бы это ее? Может, она бы успела очухаться. Теперь этого не узнаешь. Но, по мне, не важно, несчастный это случай был или нет. Все равно хреново.

— Вы ничего не могли сделать, — мягко утешил его Полковник. — Вы поступили, как должны были, и мы за это благодарны.

— Ну, спасибо. Идите домой, берегите себя… если будут еще вопросы, звоните. Вот вам моя визитка на случай чего.

Полковник положил карточку в карман своей куртки из кожзама, и мы пошли обратно.

— Белые тюльпаны, — сказал я. — Джейковы. Зачем она их взяла?

— В прошлом году мы как-то с ней и с Такуми пошли в Нору-курильню, на берегу росла маленькая белая маргаритка, и Аляска вдруг запрыгнула в воду по пояс, пошла через речушку и сорвала ее. Потом сунула ее за ухо; когда я спросил, что это было, она объяснила, что ее родители всегда в детстве вплетали ей в волосы белые цветы. Может, она и умереть хотела с белыми цветами.

— Или Джейку вернуть, — предположил я.

— Возможно. Но я этого копа послушал и совсем уверился, что это все же могло быть самоубийство.

— Может, все же следует уже оставить ее душу в покое, — сказал я, вконец расстроенный. На мой взгляд, что бы мы ни узнали, лучше все равно не станет, и я никак не мог отделаться от образа, как руль ломает ей кости, «грудь мощно пробило», а она пытается вдохнуть, но никогда уже не сможет, и нет, лучше уже не станет. — Если она и сделала это? — обратился я к Полковнику. — Наша вина же не уменьшится. Просто ты станешь считать ее ужасной стервой и эгоисткой.

— Боже мой, Толстячок. Ты хоть помнишь, какой она была на самом-то деле? Она же действительно вела себя порой как настоящая стерва и эгоистка. Это в ней было, и раньше ты это понимал. А теперь ты, по-моему, помнишь исключительно свое идеальное о ней представление.

Я прибавил шагу, обогнав Полковника. Я молчал. Он же не мог ничего понять. Ведь не он — последний человек, которого она поцеловала, не его бросили, не сдержав обещания, и вообще, он не я. Говно, подумал я, и впервые мне пришла в голову мысль, что мне, похоже, лучше вообще вернуться домой, к чертям это Великое «Возможно», буду жить привычной, размеренной жизнью со старыми приятелями во Флориде. Каковы бы ни были их недостатки, они хотя бы не умирали, бросив меня на произвол судьбы.