Книга Стрелок. Митральезы для Белого генерала - Иван Оченков

– Начинайте! – махнул рукой Михаил Дмитриевич.

– Трогай, – велел вознице прапорщик, и тот послушно взмахнул кнутом.

Влекомая четверкой лошадей, запряженных по-тавричански[26], пролетка вихрем вылетела на невысокий пригорок, и не успела она еще толком остановиться, как с нее хлестко ударила короткая очередь. Горсть тяжелых свинцовых пуль, угодив в мишени, буквально распотрошила их, а тачанка уже мчалась дальше к новой цели. Лихой возница по пути несколько раз разворачивал свой экипаж, демонстрируя маневренность, да так, что Будищев едва не вылетел на одном из особенно крутых пируэтов. Ускорял и замедлял бег запряжки, показывая слаженность работы коней, потом резко останавливался, и в очередную мишень летела новая порция пуль. Последние были изготовлены из тростника в виде ростовых фигур и одеты в драные халаты и шапки, отчего выглядели очень реалистично.

Сначала зрители смотрели на «циркачество» новоиспеченного прапорщика с легким пренебрежением, но затем оживились и всякий раз, когда Дмитрию удавалось попасть в очередное чучело, разражались приветственными криками. Наконец, все цели были поражены, и четверка взмыленных лошадей остановилась перед генералом и его свитой.

– Ваше превосходительство, – доложил изобретатель, отдавая честь, – все мишени уничтожены!

– Да уж вижу, – усмехнулся Скобелев. – Ничего не скажешь, лихо!

– Вам бы у Чинизелли[27] выступать, – презрительно выдал кто-то из штабных, но под строгим взглядом генерала стушевался и замолк.

Будищев же этот возглас и вовсе проигнорировал, продолжая преданно есть глазами начальство.

– А что скажете вы, мадемуазель, – обернулся в сторону сестер милосердия командующий, – вам понравилось?

Несмотря на то, что вопрос явно был адресован баронессе Штиглиц, отвечать бросилась Сутолмина.

– Очень, ваше превосходительство! – прощебетала она тонким и беззащитным голоском, что способен поразить даже самое черствое мужское сердце. – Эти ужасные текинцы так и валились с ног от стрельбы мосье Будищева. А они что, уже не живые?

Ответом на этот наивный вопрос был всеобщий хохот присутствующих офицеров. Причем, если находившиеся рядом с барышнями старались хоть как-то сдерживаться, то остальные едва не перепугали лошадей своим ржанием. Сам Скобелев, впрочем, сумел удержаться от смеха, едва заметно ухмыльнувшись в свои роскошные бакенбарды. Дмитрий тоже хранил молчание.

– Хорошо, мне нравится ваше усовершенствование, – решил генерал и натянул было поводья, но потом остановился и, наклонившись в сторону Будищева, негромко поинтересовался: – А где вы раздобыли пролетки?

– Нашел, ваше превосходительство! – доложил в ответ прапорщик, сделав самые честные глаза, какие только смог.

– Надеюсь, интенданты не придут ко мне с жалобой? – хмыкнул в ответ командующий, правильно истолковав взгляд своего подчиненного.

– Не должны, – пожал плечами «рационализатор», но пришпоривший коня генерал уже его не слышал.

Следом за Скобелевым устремилась и вся его свита, оставив пулеметный расчет, или вернее экипаж тачанки, одних. Точнее, почти одних, поскольку мадемуазель Штиглиц неожиданно пожелала задержаться.

– У меня не было случая поздравить вас с производством, – немного отстраненно сказала она, успокаивая свою лошадку, явно желающую ускакать вместе со всей кавалькадой.

– Благодарю, – изобразил нечто вроде поклона Дмитрий.

– Вы совсем перестали нас навещать, – продолжила Люсия все тем же тоном. – А в последний раз ушли так быстро, что не нашли время даже поздороваться.

– Виноват, – развел руками прапорщик и, желая перевести разговор на менее щекотливую тему, сказал: – У вас прекрасная лошадь!

– Вам нравится?

– Очень!

– Это подарок мервского сердара – дедушки нашего Карима. Он пожелал вознаградить нас за заботу о его внуке. Седла по нашей просьбе изготовили здешние мастера, а амазонки[28] мы с Катей сшили сами.

– Шикарно смотритесь! – искренне похвалил Будищев.

– Благодарю, – благосклонно кивнула баронесса. – Миледи, так я ее назвала, и впрямь очень славная! Я прежде не очень любила верховую езду, но теперь от нее в полном восторге.

– А я держусь в седле, как собака на заборе, – неожиданно даже для самого себя признался Дмитрий. – Не то что казаки, но даже мои матросы иногда смеются.

– Очень жаль, – вздохнула барышня. Лицо ее было почти скрыто вуалью, но Будищев почему-то был уверен, что она в досаде поджала губы. – Но быть может, вы все же найдете время, чтобы навестить нас в госпитале?

– Постараюсь, – ляпнул в ответ моряк.

– Всего доброго, – еще более сухим и отстраненным тоном попрощалась мадемуазель Штиглиц и вихрем помчалась догонять генеральскую свиту.

Все время, пока они говорили, Егорыч – коренастый старослужащий солдат из артиллерийских ездовых, исправно делал вид, что его рядом нет. Но когда баронесса ускакала, громко хмыкнул, сокрушенно покачав головой при этом.

– Ты чего? – удивился Дмитрий.

– Да как тебе сказать, господин прапорщик, ты хоша и выбился в благородия, а все такой же дурень!

– Чего?!

– Я говорю, лошадки наши подустали, надо бы отдохнуть!

– Я так и понял.

– Что же тут непонятного! Конечно, понятно, что ента вот кобылка, что ускакала, так и хочет, чтобы ее объездили…

– Егорыч, блин! – разозлился офицер. – Ты хоть знаешь, чья это дочь?

– Евина, ваше благородие?

– Тьфу на тебя!

В тот же день, примерно около четырех часов пополудни, когда зной уже спал, но до вечера все еще было далеко, Будищев направился в госпиталь. Официально, навестить все еще болеющего Шматова, а на самом деле извиниться перед барышнями за проявленную невнимательность. Ибо в прошлый раз и впрямь получилось как-то не хорошо. Найти цветы в забытом богом и людьми Бами не было никакой возможности. Впрочем, может, оно и к лучшему, потому как Люсия или, что еще более вероятно, Катя при виде букета могли запросто вообразить себе невесть что. Так что в качестве презента прапорщик приобрел у маркитанта коробку английского печенья и бутылку вина. Насчет последнего, правда, были некоторые сомнения.

– Точно не бутор? – подозрительно посмотрел он на гордого сына армянского народа.

– Дмитрий-джан, я тебя когда-нибудь обманывал? – сделал оскорбленное лицо торговец, но нарвавшись на выразительный взгляд моряка, немного смутился.