Книга Серебряные ночи - Джейн Фэйзер

– Ну, уж поскольку вы здесь, послушаю сейчас. – Генерал позвонил в колокольчик. – Но прежде вам необходимо поесть и выпить, полковник.

Адам, которого внутренне трясло от тревоги и нетерпения, был вынужден воспользоваться гостеприимством хозяина, поддерживать беседу, отвечая на многочисленные вопросы. Лишь в три часа он смог улучить момент, чтобы откланяться.

– Надеюсь, Софья Алексеевна находится в добром здравии, – произнес он напоследок.

Возникла почти неуловимая заминка, после которой генерал небрежно ответил:

– Она выразила желание навестить деда. Уедет сегодня утром.

Нет, с холодной уверенностью понял Адам. Она уже уехала… Ее отправили в спешке, тайно, под покровом ночи, в убогой кибитке. И совершенно понятно, почему генерал солгал. Ни один человек в здравом уме не отправит свою жену в середине ноября, когда зима неожиданно рано вступила в свои права, да еще на ночь глядя; следовательно, все должно быть обставлено так, словно она уехала в обычное время.

Щелкнув каблуками, Адам отдал честь и покинул дом князя. С огромным трудом он удержался от того, чтобы ринуться в погоню немедленно. Нужно было все очень тщательно обдумать. Без разрешения императрицы он не имеет права покинуть Петербург, а до рассвета это разрешение не получить. Он объяснит, что во время его отсутствия пришло срочное и тревожное известие из Могилева. Решив, что повод вполне убедителен, он с военной тщательностью, начал продумывать подготовку к предстоящей дороге. Он возьмет с собой Бориса Михайлова, чьи раны уже вполне зажили, и, разумеется, Хана, хотя уже слишком холодно, чтобы Софи могла ехать верхом. Не забыть взять побольше мехов. Что она взяла с собой? В чем она может нуждаться?

Выяснить это в данный момент не представлялось возможным, поэтому он просто решил как следует запастись всем необходимым. Им с Борисом понадобится оружие, запас пуль и пороха; в дополнение к обычной опасности разбойничьего нападения в это время года необходимо учитывать и голодных волков.

Остаток ночи прошел в лихорадочной подготовке. В семь часов императрице, которая, по обыкновению, уже работала, пользуясь утренней тишиной, в своем кабинете, доложили, что граф Данилевский просит аудиенции по весьма срочному делу. Справедливо решив, что дело действительно срочное, раз граф не смог дотерпеть до девяти утра, когда обычно начинается прием посетителей, Екатерина согласилась принять его в спальне. Одного взгляда на его лицо ей было достаточно, чтобы понять, что у графа произошла какая-то трагедия.

– Адам, да ты просто вне себя, mon ami! – воскликнула она, энергично направляясь к нему в своем шуршащем белом шелковом одеянии. – Чем я тебе могу помочь?

Адаму не пришлось прикладывать особых усилий, чтобы изобразить такое состояние; императрица точно выразила то, что он переживал в настоящий момент. С каждой верстой, отдалявшей Софью от города и приближавшей к диким степям, с каждой минутой ее безумной дороги без должного сопровождения вооруженными людьми возрастала угроза ее жизни. Если мчаться во весь опор на резвых и сытых лошадях, он с Борисом без труда сумеет догнать сани, но на это потребуется не меньше полудня.

– Ваше величество! У меня очень тревожные вести из дома, – не моргнув глазом солгал он. – Матушка моя больна, при смерти, если верить тому, что написала сестра.

– Ну так скачи немедленно! – воскликнула императрица, чье доброе сердце, никогда не принимавшее участия в решении дел государственных, зачастую брало верх в делах личных. – Отправляйся сейчас же! Я отпускаю тебя до весны. – Она махнула рукой, словно его тревога передалась ей. – Поспеши. Нельзя терять ни минуты. Очень печально, когда кто-то не может оказаться вовремя у постели больных родителей. – По лицу ее промелькнула тень; Екатерина вспомнила, как ей самой Елизавета не дала возможности поехать попрощаться с умирающим отцом. Никто не мог бы упрекнуть Екатерину в подобной бесчеловечности. Поглядев вслед благодарному полковнику, она вернулась к своим делам, весьма удовлетворенная тем, что удалось начать день с доброго поступка.

Глава 10

Софи потеряла ощущение времени. Оставалось лишь плавное покачивание саней, неторопливо влекомых по снегу убогими клячами. При взгляде на свинцовое небо и серый мрак за окном не верилось, что на улице день. А по тому скудному свету, что проникал в слюдяное окошко обледеневшей коробки, в которой находилась Софья, вообще можно было подумать, что продолжается ночь.

Она полагала, что следует попросить своих сопровождающих остановиться у первой почтовой станции, но не ощущала ни голода, ни жажды; у мужиков, как она поняла, еда была с собой. Утром, когда ей понадобилось выйти наружу, она обратила внимание, что мужики, не слезая с лошадей, закусывали луком и черным хлебом; в морозном воздухе явственно витал запах водки.

Ног своих она больше не чувствовала; с огромным трудом удавалось даже сидеть с открытыми глазами. В какой-то момент этой бесконечной ночи Софи не выдержала и расплакалась. Слезы мгновенно замерзали на щеках; к своему ужасу, она заметила, что смерзаются ресницы и под носом образуется сосулька. В Берхольском все зимние экипажи были оборудованы печками и горшками. Сиденья были обиты толстым мехом, так что путешествующие могли чувствовать себя почти как в домашнем тепле. Она очень любила кататься в санях по заснеженной степной целине, когда белый земной покров сливается, с белесым небом и появляется ощущение, что находишься в ослепительной, искрящейся совершенной чистотой капсуле. Если закрыть глаза, легко представить себя там, ощутить тепло дедушкиной улыбки, услышать его голос, уютно устроиться в мягких мехах… Ей стало восхитительно тепло, так приятно, так сонно…

В забытьи она едва смогла различить звуки выстрелов, Сани резко дернулись, останавливаясь; послышались бессвязные громкие голоса. На секунду приоткрыв глаза, она снова смежила веки. Даже если напали разбойники, какое это имеет теперь значение? Она слишком хотела спать, слишком хотела продлить свое пребывание в этом прекрасном белоснежном мире, обступившем ее, чтобы волноваться о чем бы то ни было…

– Матерь Божья! – в ужасе воскликнул Адам, распахивая дверцу кибитки и заглядывая внутрь. Софи лежала навзничь на деревянной скамье с закрытыми глазами, волосы выбились из-под сбившегося капюшона, накидка распахнулась, открывая тонкий атлас платья. – Софи! – Он забрался в промерзшее нутро кибитки и сделал попытку приподнять ее. – Софи! Проснись! Да просыпайся же, черт побери! – Он яростно встряхнул ее. Ресницы дрогнули; от невероятного облегчения Адам почувствовал, что его ноги стали как ватные.

– Что с ней? – В проеме показалась голова Бориса. Поняв ее состояние, он выругался. – Застыла, граф. Надо разгонять кровь.

– Знаю, – сквозь зубы выдохнул Адам и еще раз сильно встряхнул ее. – Софи! – На этот раз она полностью открыла глаза, но было очевидно, что она не понимает, что происходит.

– Оставьте меня, – невнятно прошептала она. – Хочу спать.

– Ты не будешь спать! – Схватив ее за руки, Адам сумел перевести ее в сидячее положение. Затем, тщательно соразмеряя силу удара, начал хлестать ее по щекам до тех пор, пока в глазах не появилось осмысленное выражение.