Книга Смело мы в бой пойдем... - Борис Орлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чем жили они? Что поддерживало в них бодрость духа? Надежда на помощь? Но раз подмога не пришла сразу, значит, в других местах было еще хуже.
Могли ли они хоть на один миг задуматься о том, что бы принять предложение Мангитбаева? Нет, они сами казнили бы любого, кто для спасения жизни предложил бы пойти на подлость и изменить Отчизне.
Они не верили в чудо, каждый из них понимал, что это все, что именно здесь им и предстоит принять свой последний бой. Но разве легко смириться с неизбежностью?
На десятый день, пересчитав патроны, Горенков выяснил, что у них осталось по четыре обоймы к каждой винтовке и одна лента для пулемета. И тогда он сказал спокойно:
— Ночью патроны закончатся. Я знаю, о чем сейчас думает каждый из вас: почему бы не попытать счастья и не попробовать пробиться в горы.
Все повернулись к унтер-офицеру. Даже невозмутимый Жуков отпрянул от амбразуры.
— Все мы, конечно, не пробьемся, — продолжал Горенков, но кто-то, может быть, уцелеет… Но вдруг именно этих двух-трех часов, которые мы подарим банде, не хватит нашим, чтобы перехватить эту свору?
— Мы не уйдем! — тихо сказал Ванников, и в зимовке снова все стихло.
И в этой тишине опять прозвучал хриплый голос Андрея Горенкова:
— Спасибо, солдаты! Родина не забудет нас. От лица командования я благодарю вас за верную службу.
Унтер-офицер подошел к каждому, обнял и троекратно, по-русски поцеловал: в правую щеку, в левую щеку и в губы.
Через три дня, настигнув банду Барбаши Мангитбаева и разгромив ее в упорном бою, русские пограничники поднялись в горы. На месте старой зимовки они обнаружили обугленные развалины. Из-под головешек извлекли десять трупов, десять винтовок с обгорелыми прикладами и закопченный пулемет с прожженным кожухом.
Ни у одной винтовки не было затвора, пулемет оказался без замка. Их нашли позже, под обломками очага. Перед смертью Горенков и его товарищи испортили оружие, что бы оно не могло послужить басмачам.
На стальном замке пулемета было нацарапано чем-то острым:
«Умираем, но не сдаемся! Прощай, Родина! Андрей Горенков, Семен Ванников, Николай Жуков, Иван Бердник, Петр Гребешков, Николай Кузнецов, Панас Онуфриенко, Валерий Свищевский, Петр Сутеев, Иван Одинцов».
Неподалёку насчитали почти восемьдесят басмаческих могил…
После возвращения в Германию я с новой энергией окунулся в работу над проектами новых машин. Тормозило только то, что по-прежнему соблюдались Версальские ограничения. А ещё мне один «геноссе» мешал, так называемый. Да вы все его знаете, Вилли Мессершмидт. Мы с ним в первый раз ещё на совещании у фон Секта сцепились, когда он золотые сундуки наобещал, да ничего не выполнил к сроку, вот и пришлось нашему рейхсверу мои старые «Хе-46» пока использовать. Правда, базировались они в России. Не знаю, как там они эту афёру провернули, но было это. С той поры у меня отношения с профессором испортились. И начались проблемы. То одно не так, то другое. Достали меня партайгеноссе своими придирками. Да и дела плохо пошли. Заказов меньше стало, продажи упали. Тяжёлые времена наступили. Однажды вечером сижу я у камина, сигарету курю, ищу выход из сложившейся ситуации. Вдруг звонок телефонный. Трубку снял, а там голосок такой приятный женский:
— Герр профессор Хейнкель?
— Я, — отвечаю, — слушаю.
— Вас беспокоят из русского посольства. Не могли бы вы прибыть к нам завтра в 12.00?
Подумал я, помолчал немного — в трубке вежливо ждут. Потом согласился. С утра велел машину мне подать, смокинг одел, цилиндр. Всё, как полагается. Поехали. Добрались до особняка посольства, водитель ещё посигналить не успел, как ворота распахнулись, а там почётный караул, да ещё ковровая дорожка и сам Посол встречает. Я с ним давно знаком был, ещё по России. Помогал он мне заказ один протолкнуть вне очереди. Спасибо графу Игнатьеву за это. Ладно. Прошли мы наверх, на второй этаж в кабинет посольский, сели по креслам, и приступил господин посол к делу. А суть его такова: зная осложнения, возникшие у меня в последнее время, Верховный правитель России Лавр Георгиевич Корнилов делает мне необычайно щедрое предложение. Обеспокоенный фактическим отсутствием у России промышленных мощностей на Дальнем Востоке он предлагает мне построить заводы к новом городе Георгиевск-на-Амуре, который уже заложен. Финансирование — русское. Мой взнос — рабочие и мозги. В смысле, инженеры. Кроме того Верховный гарантирует, что без заказов мы не останемся. Ну и все вытекающие из этого. Посидел я, подумал. И согласился. Сразу всё завертелось, закрутилось. Русские, они, когда надо, очень быстро всё делают. Через два дня я уже на холме над Амуром стоял и на панораму стройки любовался. Такого я ещё не видел: народу — тысячи. Кто землю возит, кто лес пилит. Экскаваторы коптят, благо, спиленного леса для топок навалом, бетономешалки крутят. Там холм сносят, тут овраг засыпают. Слева уже фундамент заливают, справа — пристань огромную строят. Никогда такого масштаба не видел! Чуствуется, что истинно по-русски, с размахом! Понравилось мне здесь. А природа какая… Просто словами не описать, до чего красиво! Настоящее море, без конца и края перед глазами колышется… Только зелёное…
Я когда главному архитектору Щусеву старые проекты своего предприятия показал, германские, Алексей Викторович на них посмотрел и один вопрос задал:
— Скажите, господин Хейнкель, сколько вы собираетесь машин выпускать?
Когда я ему ответил, он долго смеялся, и посоветовал мне увеличить это количество раз в десять, а лучше — в двадцать. Россия — страна огромная, и самолётов ей нужно во столько раз больше, во сколько она больше Германии. А затем посоветовал себя не ограничивать, а привыкать мыслить другими масштабами. Вот я и стал привыкать. Мой «Хе-112» основной самолёт русской армии. Выпускаем его по тридцать штук в день. Да моторный завод может по пятьдесят двигателей делать. Аналогов же моему опытному предприятию вообще в мире нет: представьте себе завод, занимающий почти сто квадратных километров. Представили? То то. Вот это — масштаб и размах. И работалось мне здесь просто вдохновенно. В 1936 году я вообще подданство России принял. Так что пускай Геринг одному Вилли мозги крутит, а мне и здесь хорошо.
По возвращении из Средней Азии меня отравили в Китай. Руководство Интернационала было очень озабочено усиленным строительством, развёрнутым Россией на Дальнем Востоке и мы должны были всячески мешать этому. Нас разместили на японской военной базе недалеко от Бэйпина, где мы отдыхали между выходами на территорию Корниловской России. Задания? Разные вообще-то. То железку взорвать, то склад спалить. Вредить, в общем, как только можно. Япония в этом всячески нам помогала. Ну, они всегда на Дальний Восток зарились. Ещё со времён войны. Так вот и работали. Наших товарищей то много было русских. И какие люди! Герой Польского похода Григорий Иванович Котовский, к примеру. Я же под его началом воевать стал. И он меня помнил, не забыл молодого добровольца. Когда прибыл к нам, обрадовался. Хорошо мы тогда посидели… А вот недавно он у наших начальников иностранных фильм добыл в посольстве. Новый, Чарли Чаплина. Гений! Одно слово, гений! И фильм у него просто замечательный! Как только его капиталисты снять разрешили? «Великий Диктатор»! Про Гитлера! Правда, в фильме он Аденоидом Хинкелем назван, но суть то от этого не меняется? Ведь правда? Хотя я бы лучше про Корнилова снял! Но это просто мне наши русские проблемы ближе, чем немецкие…
