Книга Летчик. Книга 4 - Владимир Малыгин

Со всей силы бью по чужому запястью рукояткой кортика, с грохотом летит на пол «Наган». Что-то цепляет взгляд, и я чудом успеваю притормозить рванувшуюся вверх в обратном смертельном движении свою руку… Первый из ворвавшихся замирает на пороге, тянется вверх на цыпочках, задирает подбородок в тщетной попытке отстраниться от острого стального жала. Дуло моего оружия над плечом первого заставляет остановиться остальных, оцепенеть, и в наступившей тишине звонко и кровожадно щёлкает взводимый мною курок. Медленно ходит из стороны в сторону тонкий ствол, ищет лакомую цель, весело пляшут по потолку и стенам коридора нечёткие размытые тени. Кто-то громко сглатывает. Появляются с лестницы ещё лампы, кто-то там из вновь прибывших подкручивает больше фитиль, чуть ярче вспыхивает свет, бьёт прямо в глаза, заставляя чертыхнуться и слегка зажмуриться. Вздрагивает левая рука с кортиком и чуть слышно шипит первый из ворвавшихся, ещё сильнее тянется подбородком вверх, танцует на цыпочках. А с лестничной площадки напирают очередное пушечное мясо для голодной стали кортика и жгучего свинца…

– Сопротивление властям… – через икание кое-как выговаривает кто-то за спинами замершей толпы.

А ведь действительно, что-то тут не то, странные они все какие-то… Только сейчас замечаю отблеск света на серебряном с вензелем погоне, где так удобно пристроился мой револьвер. И понимаю, что так зацепило взгляд в первый момент – тянущийся тоненький кожаный шнурок к улетевшему на пол чужому револьверу. А такой шнурок может быть только у служивых. Отступаю на полшага назад, продолжаю держать всех на прицеле, а вот кортик от чужой шеи убираю. Боковым зрением вижу на ней алую струйку крови – немного перестарался. Но мне простительно!

– Сергей Викторович? Господа, уберите оружие! Полковник, вас это тоже касается!

Слышу такой знакомый голос и отступаю ещё на шаг.

– Ваше высокопревосходительство? – опускаю револьвер и это такое простое движение приводит к волшебным результатам. Все как-то вдруг разом шумно выдохнули… Или, наоборот, вдохнули, загомонили, кабинет мгновенно наполнился людьми в форме.

Ко мне протискивается Джунковский, оттесняет к дивану и просто-напросто вынуждает плюхнуться на него.

– Дайте-ка, – и, пока я растерянно взираю на это столпотворение, забирает мой револьвер. Предпочитаю не сопротивляться и отдать оружие миром. Всё равно против такой толпы мне не сдюжить. Слишком быстро меняются декорации. Да, нарываться лишний раз не сто́ит. Хотя, куда уж больше…

Те же руки забирают кортик, кто-то услужливо протягивает генералу мои же собственные ножны и явно не мой чистый носовой платок. Зачем платок? А-а, понятно, вытереть кровь с лезвия. Иначе в ножнах клинок разом заржавеет… А меня берут с боков в плотное окружение. Подсаживаются на диван. Смотрю снизу на мельтешение в комнате – полицейские мундиры наполовину перемешаны с жандармскими, даже армейские зелёные мелькают.

– Позвольте, – незнакомый подполковник поднимает улетевшую под стол трубку телефона, прикладывает к уху, прислушивается и морщится. Слишком уж шумно в кабинете. Аккуратно кладёт её на рычаги и переводит взгляд на генерала. Пожимает плечами. Да понятно, что там ничего, говоривший успел дать отбой.

Ему же Джунковский и отдаёт моё оружие. Делает какой-то незаметный мне жест и в кабинете наконец-то устанавливается тишина. Все замирают. И вновь поворачивается ко мне:

– Господин полковник, потрудитесь объяснить, что вы здесь делаете?

– Сплю. То есть, спал. Пока меня не разбудили.

– Кто ещё, кроме вас, конечно же, может находится ночью на аэродроме?

– Охрана, дежурный механик в ангаре… Всё.

Тут же из кабинета тихонько испаряются несколько человек. Могут же не шуметь, когда начальство обязывает? Наверное, пошли искать механика. А я пользуюсь короткой паузой и задаю закономерный вопрос:

– Господа, а что случилось? Чем обязан столь позднему визиту?

В кабинете народу поубавилось, поэтому можно нормально оглядеться. Что я и сделал. Непонятно настолько разномастное сборище. Остановил взгляд на подраненном мной офицере. Расселся, гадёныш, на моём стуле – подбородок и воротник в крови, вдобавок явно перебитую руку бережно на столе придерживает. Зака́пает же мне тут всё кровищей…

– Все вопросы потом. А пока вам придётся проехать с нами…

Упираться и отказываться не стал, подхватил китель, накинул на плечи, протянул руку к портупее… И убрал – мою сбрую тут же кто-то из незваных гостей перехватил, опередил меня. Ладно. Зато куртку взял беспрепятственно. Ну и вышел из кабинета следом за генералом. На лестнице разминулись с доктором – ну а кто ещё это может быть? С характерной чеховской бородкой, очочки круглые такие, саквояж пухлый кожаный. Ну и шляпа, само собой. Да весь вид поднимающегося навстречу человека кричит о том, что это именно врач. Тем более, это единственный встреченный мной штатский среди разномастных мундиров. Торопится куда-то…

Сопроводили меня до автомобиля и сразу же увезли. Нашей охраны нигде не видел, даже на проходной уже стояли другие люди. Ничего не понимаю… И между ангарами очень уж много постороннего народа бегает…

Допрашивали, а, точнее, расспрашивали вежливо. Первым делом предложили рассказать, что я делал ночью на заводе. Ну я и рассказал. Кстати, допрашивал тот самый первый ворвавшийся в мой кабинет. Тот, у которого я револьвер из руки выбил и шкурку на шее кортиком попортил. Отыграться решил? Допрашивать принялся? Ну какой из тебя может быть допросчик с перебинтованной шеей и рукой? Никакой. И кроме сочувствия ты никаких эмоций вызвать не можешь. Так что стоит отнестись к офицеру с пониманием и ответить по возможности честно на его вопросы…

Мой, назовём его так, собеседник даже несколько растерялся после моего сжатого рассказа. Попросил изложить ещё раз, но уже с подробностями. Особенно заинтересовался прожекторами. Выслушал, помолчал красноречиво, поднялся и так же молча вышел из кабинета. Даже бумаги свои на столе оставил. Правда, в допросную комнату тут же другой жандарм вошёл, званием поменьше.

А ещё через пятнадцать минут я стоял по стойке смирно в кабинете Джунковского и смиренно же выслушивал всё то, что обо мне и моих умственных способностях думает лично Владимир Фёдорович.

Было ли обидно? Ну если только на собственную глупость. Или недогадливость. Так что стоял и слушал. Правда, в самом начале этой выволочки попытался несколько раз возмутиться. Вины-то я никакой за собой не чую. А мне её прямо-таки навязывают. Ну кто с этим смирится? Никто. Вот и я не смирился. Но замолчать пришлось, очень уж генерал рассердился на мои возражения. Но и стрелочника из себя сделать не позволил:

– Нет такого запрета ночью летать! А если у нас на заводе ночные испытания? Что? Предупреждать нужно было? Кого? Покажите мне приказ, где об этом сказано? Нет такого приказа? Так что же вы тогда на меня все шишки валите? Разбирайтесь с тем идиотом, кто в ситуации не разобрался и начал дурацкие приказы подчинённым отдавать!