Книга Маска Атрея - Эндрю Джеймс Хартли

Очень долго две женщины молча смотрели друг на друга. Обе пытались прикинуть, как пойдет разговор.

Появился официант. Дебора заказала узо с водой и размешивала в стакане кубики льда, пока напиток не приобрел молочный цвет.

— Что это за чертовщина? — спросила Тони.

Дебора подтолкнула стакан через столик к ней. Тони, убравшая руку с пистолета в сумочке, подозрительно оглядела напиток, принюхалась, потом попробовала чуточку.

— Лакрица? — удивилась она. — Похоже на абсент.

— Только еще горше, — сказала Дебора.

— От этого балдеют, как от абсента? — спросила Тони, стараясь говорить пренебрежительно. — Или пьянеют?

— Не думаю.

— Очко в пользу Нового Орлеана. — Налет удовольствия добавил немного развязности словам Тони.

— Ты из Луизианы? — спросила Дебора.

Тони кивнула, не в силах скрыть гордость во взгляде.

Дебора тоже кивнула и подняла стакан, салютуя. Новый Орлеан? Так вот откуда странно неюжный акцент Тони. Жителей Нового Орлеана в Джорджии часто принимают за ньюйоркцев: сказывается, наверное, что-то портовое.

Порты...

По словам Маркуса, задержавшийся греческий контейнеровоз стоял в Новом Орлеане. Совпадение?

— Так что это? — спросила Тони.

— Что — это?

— То, что пропало из коллекции?

— Ты правда не знаешь? — спросила Дебора.

— Вот ты мне и скажешь. — В голосе Тони вновь зазвенела сталь.

— Смотря кому верить, — ответила Дебора. — Ричард, как и британец по имени Маркус, считал, что это тело Агамемнона.

Тони хранила невозмутимое молчание.

— Еще погребальная маска, — продолжила Дебора. — Другие погребальные дары. Оружие. Ювелирные изделия. Может быть, керамика. Но главное — маска. И тело.

— Ценность?

— Если оно подлинное, — ответила Дебора, делая глоток узо, — то бесценно.

— Оно у тебя?

— Я его ни разу даже не видела. — Тони бросила на нее пристальный взгляд, и Дебора с громким стуком поставила стакан на стол. — Послушай, за последние несколько дней я ужасно вымоталась. Ричард был моим... другом. Он, если хочешь знать правду, заменил мне отца. Я приехала сюда, потому что чувствовала, что мне грозит опасность, и потому что считала, что могу... не знаю, как-то помочь. Вчера меня пытались убить. Серьезно. Не случайный толчок в спину при остановке автобуса, а больше двух часов погони.

— Кто? — спросила Тони.

— Понятия не имею, но знаешь, я не в настроении валять дурака. У меня нет того, что ты ищешь. И я понятия не имею, у кого оно. Я вообще почти ничего ни о чем не знаю и, если ты не выбьешь мне мозги своим игрушечным пистолетом, намерена прямо с утра вернуться автобусом в Афины и сесть на самолет в Атланту.

Тони задумалась, устремив взгляд на лицо Деборы, словно выискивала хотя бы намек на лживость. Наконец она отвела глаза, выдохнула и откинулась на спинку стула.

— Там тебя будет ждать полиция, — сказала она.

Дебора кивнула:

— Наверное, пора ответить за свои дела. Хотя в конечном счете осудить меня можно разве что за глупость и паранойю.

— Ты говорила, что Кернига не коп, — вспомнила Тони.

Дебора рассказала о подслушанном разговоре, и Тони нахмурилась еще сильнее.

— Я доверяю Кину, — сказала Дебора. — Он мне не нравится, но я ему доверяю. Возможно, он постарается засадить меня на всю катушку, и все-таки я с ним поговорю. В крайнем случае поеду в соседний округ и сдамся первому встречному полицейскому. Наверное, именно так мне и следовало поступить с самого начала.

Она пожала плечами, признавая, что неверно оценила ситуацию, и Тони кивнула, вроде даже с сочувствием. Настроение явно изменилось, и обе женщины немного расслабились. Сумочка Тони — и, следовательно, пистолет — еще лежала рядом, но руку она убрала.

— Ладно, — сказала Дебора. — Значит, ты приехала сюда, чтобы найти что-то такое, чего никогда не видела, потому что считала, будто эта вещь у меня. Ты собиралась отобрать ее у меня, а потом продать?

Тони покачала головой и нахмурилась.

— Нет, — брезгливо проговорила она. — Меня совсем не интересует сама эта штука — кроме того, что она значит для моей семьи.

— Твой отец? — спросила Дебора.

— Верно.

— Пояснишь?

Тони печально улыбнулась и сделала знак официанту, топтавшемуся в тени у дверей.

— Еще две порции этой треклятой лакричной жидкости, — сказала она, показывая на стакан Деборы. — Ладно. — Она снова повернулась к Деборе, бросила на нее оценивающий взгляд и, словно решившись, пожала плечами: — Вот что я знаю.

Глава 43

Тони выпила узо и уставилась на стакан, будто все еще сомневаясь, нравится ей напиток или нет. Дебора терпеливо ждала.

— Так вот. — Тони наклонилась вперед и положила руки на стол. — Мой отец погиб во время Второй мировой войны. Он служил в семьсот шестьдесят первом танковом батальоне, командовал танком «шерман». Танкисты прозвали эту машину «легкая восьмерка» за плавный ход.

— Он был командиром танка? — Дебора не смогла сдержать удивления. Она и не знала, что чернокожие солдаты служили на таких должностях.

— Правильно, — гордо ответила Тони. — Семьсот шестьдесят первый батальон был полностью укомплектован черными бойцами, прозванными «черными пантерами». Они отправились из Англии в Нормандию в октябре сорок четвертого года в составе Третьей бронетанковой армии Паттона. Их боевой путь начался в Арденнах, а закончился в Южной Германии. Они даже освободили один из лагерей смерти.

Дебора моргнула. Лагеря смерти.

Ее родные уехали в Штаты из Германии в двадцатые годы — в короткий миг обреченной стабильности между губительными условиями Версальского договора, которым закончилась Первая мировая, и Великой депрессией, положившей конец Веймарской республике, вынеся национал-социалистов на передний план немецкой политики. Дед, одинокий молодой человек, искал перспективу в жизни и выбрал Штаты, хотя, судя по рассказам, не особо понимал, к чему под руководством Гитлера приведет национал-социализм.

Бабушка переехала в Бостон из Польши тремя годами позже. К тому времени на европейском горизонте уже маячило гораздо более мрачное будущее. Многие родственники Деборы и в Германии, и в Польше в полной мере ощутили на себе «философию» нацистов — почти никто из них не дожил до конца войны. Для нее это были просто молодые, ни о чем не подозревающие лица на старых фотографиях, имен их — внезапно ее обожгло стыдом — она не знала. Ее родители были преуспевающими людьми с необычным для евреев отсутствием интереса к прошлому.