Книга Экспонат руками не трогать - Мария Очаковская

– По-моему, все складывается неплохо. Дело-то сдвинулось с мертвой точки, да? Как думаешь? – наседал Донат.

– Да-да.

– Тогда чем ты расстроен?

– Прости, Донат. Я наверное… немного устал. Две ночи накануне не спал.

– Вот человек! У него миллионы на кону, а он о койке мечтает. И что ты так рано домой засобирался? Могли бы еще посидеть. Уютное местечко и щи, кстати, были превосходные!

– На мой взгляд, мы и так уже злоупотребили гостеприимством хозяйки. У нее, должно быть, дела, и она не выгнала нас потому, что просто тактичный, деликатный человек.

– Да, да, тактичный, – с хитрой улыбкой согласился Малов. От его внимания не укрылось, что миловидная хозяйка дачи произвела на Мельгунова большое впечатление. Он был на удивление разговорчив, оживлен, шутил и в завершение визита даже приложился к хозяйкиной ручке. Обычно в дамском обществе Мельгунов держался скованно. По наблюдениям Малова, он не то чтобы вовсе избегал дам, но, во всяком случае, побаивался. Сам Кир никогда не рассказывал о своей личной жизни, но в институте, как и во всяком другом коллективе (там они и свели дружбу), ходили слухи, что когда-то давно у Мельгунова была красавица-жена, молоденькая секретарша с кафедры, которая, обобрав его до последней нитки, ушла к другому. Потом, уже в бытность Малова в институте, произошла неприятная история со студенткой, к счастью, без последствий. Девушку эту Малов знал, она вообще была фигурой приметной, прекрасно знал он и Мельгунова, своего коллегу и товарища, порядочного, честного, скромного, мягкого человека, поэтому с легкостью догадался, кто из них жертва, а кто хищник. Мельгунов тогда ходил чернее тучи и как-то, будучи в подпитии, признался Донату, что тема брака или даже просто серьезных отношений с женщиной отныне для него табуирована.

По счастью, этот негативный опыт не превратил Кира в женоненавистника, в убежденного холостяка со всеми характерными атрибутами в виде несвежих рубашек и небрежной стрижки. Он выглядел вполне привлекательно и даже моложе своих сорока восьми, так как в отличие от многих ровесников, и от Малова в том числе, не растолстел и держал себя в форме.

Два года назад, благодаря усилиям деятельной матушки, Мельгунов обзавелся собственной крохотной квартиркой на «Соколе». Правда теперь ему приходилось жить на два дома – Ирина Николаевна тяжело переносила одиночество. Отселение же Кира в отдельную квартиру она предприняла в последней надежде на внуков, которых так и не дождался ее супруг, профессор востоковедения Мельгунов-старший. Кроме матери из родных у Кира были еще двоюродная сестра и племянник Валентин, серьезный молодой человек девяти лет. Кир занимался с Валентином английским, а для усиления результата посещал с ним кино, кафе, цирк и мышиную железную дорогу. Наблюдая за ними, Ирина Николаевна тяжело вздыхала… Призвание, продолжение семейной традиции, наука – все это, разумеется, хорошо, когда не идет в ущерб простому человеческому счастью. Впрочем, сам Кир, занимаясь любимым делом, отнюдь не чувствовал себя несчастным. Тем более что в последнее время оно, это дело, стало очень достойно оплачиваться. Основным источником дохода Кира помимо преподавания в институте являлось сотрудничество с западными журналами, а также работа в качестве переводчика. В своей области он добился многого, его знали, с ним считались, ценили, уважали не только как прекрасного профессионала, но как интеллигентного, скромного человека, никогда не спекулирующего славным именем Мельгуновых, неразрывно связанным с историей русской школы востоковедения, именем, которое само по себе, безо всяких усилий со стороны Кира, могло бы гарантировать ему зеленый свет в науке.

– Ты не обратил внимания, какой у нее голос? – неожиданный вопрос Мельгунова нарушил молчание в машине.

– Голос красивый, ничего не скажешь, – не переспрашивая у кого, догадался Донат.

– Красивый, – тихо произнес Кир и, помолчав, добавил: – Это, пожалуй, слишком просто… такой голос мне встретился впервые. В нем как будто заключена сама жизнь…

19. Медсестра Зоя Мальцева

Восточная Пруссия, 1944 г.

Ночную тишину разбудил далекий орудийный бой. Сначала гулко и басовито ударили тяжелые орудия, забухали гаубицы, полковые пушки, стрельба разрасталась. В черном беззвездном небе замелькали вспышки орудий. По растревоженной земле пошла дрожь. Потом все стихло. Артиллерия уступила место пехоте.

Зоя и Соколин сидели на ступеньках у входа в госпиталь, напряженно вслушиваясь в гул далекого боя. Пытаясь унять крепким табаком сон, Соколин свернул еще одну козью ножку.

– Идите, Зоя, спать, у нас с вами завтра много работы будет, – мрачно произнес Викентий Иванович и задумался.

– Что-то спать совсем не хочется, можно я еще посижу? – возразила Зоя.

– Отставить «не хочется». Вы мне завтра будете нужны в операционной в отличной форме. Слышали, что там делается? – голос врача прозвучал неожиданно резко. – И поблажек не ждите.

Зойка вспыхнула:

– Почему… что вы такое говорите, Викентий Иванович! Да я… никогда…

– Бросьте вы, Зоя. Я, конечно, все понимаю, вы переживаете, и капитан ваш серьезно болен. Но он у нас не единственный больной. В последнее время вы стали работать из рук вон плохо. Устаете, не спите. Вот сколько кубиков вы вечером майору из офицерской вкололи? А я сколько назначил…

Зойка молчала, шмыгала носом, но не уходила.

– Не обижайтесь, Зоя, на старика, – смягчился Соколин, – в нашем деле главное внимание, и потом, вы же прекрасная медсестра. Я всегда это говорил. Любовь – это замечательно, только надо научиться разделять чувства и работу. Как, кстати, сейчас ваш Ефимов?

– Спит.

– Вот и хорошо.

– Викентий Иванович, вы вот до этого говорили, что кризис у него прошел. Тогда почему температура держится?

– Слабая сопротивляемость у вашего кавалера, вот почему… – ответил со вздохом Соколин и замолчал, старательно сворачивая очередную самокрутку.

В темноте ярко вспыхнула спичка, осветив морщинистое лицо военврача.

– Боже мой, как же война эта надоела… – в раздумье негромко произнес он, – четвертый год пошел, а все конца не видно…

Зойка задумалась о своем.

Что тут добавишь? От войны она тоже устала. Среди медперсонала Зоя, как и Соколин, считалась старожилом – ее призвали еще в июле 41-го. Только месяц успела поработать в инфекционной больнице после медкурсов. Успела и на передовой побывать, и в окружении. Потом была эвакуатором в санитарном поезде. Ох, сколько же там было раненых! Ведь состав иной раз к самым позициям подходил. Только знай сортируй – у кого осколочные, у кого пулевые ранения, ожоговые, а обмороженных сколько, опухших от голода… Первое время Зойке всё мертвецы снились. Трупы, трупы, трупы… запорошенные снегом, забросанные комьями земли, некоторые уже раздеты, разуты, с вывернутыми карманами, лежат вповалку, и всюду дым, черный, густой, удушливый…