Книга Чаша судеб - Елизавета Дворецкая

Упрямо сжав зубы, Смеяна сползла со спины заснувшей лошади и шагнула вперед, обняла ствол березы и прислонилась к нему. Она не оборачивалась, сберегая силы. Ворожба неудержимо наползала сзади, опутывала невидимой сетью, сковывала руки и ноги. Но Смеяне чувство бессилия было внове, она не желала ему поддаваться, потому что верила в свою силу больше, чем в силу чужой ворожбы. Впившись зубами в нижнюю губу, чувствуя, как струйка горячей крови ползет по подбородку, она оторвалась от березки и сделала шаг вперед, потом второй, третий, ухватилась за другую березку, оперлась на нее и подтащила непослушные ноги.

– Стой! – повторил голос позади нее.

Он звучал совсем близко, гулко отражаясь от стволов впереди. Казалось, пленившая ее сила окружает со всех сторон; идти было некуда.

Смеяна вырвала из ножен на поясе нож с узорной золоченой рукоятью, подарок Баяна, крепко сжала его в кулаке и обернулась. Спиной она упиралась в ствол березы и чувствовала себя вполне надежно. Ее руки и ноги опутал невидимый науз, но сознание оставалось ясным.

К ней приближалась женщина, и Смеяне вспомнилась Зимерзла – именно такой она в детстве представляла Хозяйку Зимы. Длинная белая рубаха с широкими рукавами, неподпоясанный волчий полушубок, длинные белые волосы тонкой волной, белое лицо с острыми чертами всякому могли бы внушить мысль, что он видит не живого человека, а злобный мертвящий дух. Но страшнее всего были глаза. Нечеловечески огромные, выпученные, они казались совершенно черными, как две бездны, два провала в Кощное Владенье. У человека, даже у самого могучего чародея, не может быть таких глаз. Из них смотрела та самая Бездна, которая до создания мира гасила в своей холодной тьме даже искры Огня-Сварожича.

Смеяна поняла, что не с человеком ей предстоит бороться. В Звенилу вселился дух многократно сильнейший. Даже не дух – божество, одно из тех, что вечно борется с жизнетворящими богами, вечно сеет смерть там, где Сварогом и Макошью посеяна жизнь.

Неодолимый ужас охватил Смеяну, нож выпал из пальцев. Силясь поднять руку перед собой, она закричала, и темная Бездна глаз чародейки вытягивала ее разум из тела, затопляла чернотой, и не было сил закрыть глаза.

И вдруг какой-то горячий вихрь набросился на Смеяну сбоку, что-то шершавое, мохнатое и очень сильное обхватило ее и сдернуло с места. Она покатилась по земле, по твердым бугоркам неоттаявшей грязи, по скользкому ковру палых листьев, по мелким сучкам. В глазах у нее все вертелось, мелькало что-то пестрое. Земля была холодной, зябкая дрожь разом побежала по всему телу. Чары растаяли; должно быть, так себя чувствует рыба, заснувшая в толще льда и внезапно освобожденная из прозрачного плена.

Очнувшись, Смеяна пыталась биться и кричать, рвалась на волю. Дикая сила, которую она пыталась вызвать, кипела в ней горячим ключом, Смеяна слышала звериные визги, шипение, рычание и не осознавала, что это она же их и издает. Ей мерещились когти на руках, клыки во рту, и она рвалась, готовая растерзать врага, но не могла понять, где он и где она сама.

А потом ее вдруг отпустили. Разом ослабев, задыхаясь, она прижалась спиной к чему-то холодному и шершавому, не будучи в состоянии сообразить, что это ствол старой березы. Дикий крик резанул ее слух. Торопясь разобраться, Смеяна открыла глаза.

Звенила-Зимерзла лежала на земле, а на грудь ее, вцепившись зубами в горло, навалилась огромная рысь. В полтора раза крупнее обычного, лесной кот с длинными сильными лапами и торчком стоящими узкими ушами терзал когтями тело чародейки, а та билась, металась, но это уже были последние судороги. Кровь ярко-алой струей била из горла, растекалась по мокрой земле, по блеклой прошлогодней траве, яркими каплями застывала на белой коре березок, дрожащих от ужаса. Смеяне казалось, что она различает крик деревьев: десятки тонких, эхом повторяющих друг за другом голосов.

Дернувшись в последний раз, тело Звенилы замерло, рука с серебряными браслетами откинулась на мокрую землю. Застыли подвески в виде лягушиных лапок, звон их умолк навсегда.

Рысь подняла окровавленную морду. На Смеяну глянули глаза – те самые золотые глаза с острыми черными зрачками. Не в силах выдержать столько сразу, девушка опустила веки. У нее не было ни мыслей, ни чувств, ни страха, ни радости. Лишь где-то в глубине сознания выступало одно: вот они и пришли, те янтарные глаза леса.

Через несколько долгих мгновений слух ее различил неясный шорох впереди. Смеяна подняла веки. Потрясение исчерпало все ее силы, всю способность бояться или удивляться.

Перед ней в двух шагах стоял мужчина, невысокий, но крепкий и жилистый, с густыми седыми волосами, с короткой бородой и резкими чертами лица. В этом лице было что-то настолько нечеловеческое, что Смеяна ощутила сильный прилив ужаса – и одновременно трепетного восторга, словно при встрече с божеством. Ее наполнило мощное чувство общности, единения с этим человеком. И мир вокруг показался таким ясным, прозрачным, понятным, словно она вдруг проснулась после многолетнего сна.

Глубоко дыша, впившись взглядом в янтарные глаза, Смеяна пыталась вспомнить хоть одно слово и не могла. Да и не нужно: у нее с этим человеком был другой общий язык, отличный от человеческого.

Человек с янтарными глазами глухо кашлянул, как будто прочищал горло. Смеяна вздрогнула от этого звука.

– Ты кто? – хрипло спросила она, не узнавая собственного голоса, даже не зная, сказала она это вслух или только подумала.

– Я твой отец, – ответил ей человек с янтарными глазами. – Князь Рысей.

Глава 7

С вершины холма возле святилища открывался широкий вид на поле битвы, но мало кто из женщин хотел на нее смотреть. Служительницам Макоши противен вид проливаемой крови. Собравшись в подземном покое вокруг священной чаши, они вместе молили Великую Мать сохранить жизнь воинам – не разбирая племен и полков. Травницы уже кипятили отвары, разбирали полотно, готовясь перевязывать и лечить.

Дарована вышла из подземелья на воздух и остановилась на пороге храма, раздумывая, не пойти ли на холм еще раз взглянуть, как разворачивается битва и скоро ли конец. Княжна довольно быстро поняла замысел Держимира; с детства слыша вокруг себя разговоры воевод, она знала, чем сильна и чем слаба пешая «стена», зачем возле нее конные «крылья» и что будет, если чужая конница прорвется к бокам «стены» или зайдет сзади. Различив с холма вторую дрёмическую «стену» позади первой, она порадовалась, что ее отец ни разу еще не встречался с Держимиром в ратном поле – вторая «стена» успешно прикроет первую, и охват не удастся. Вдруг чья-то фигура мелькнула в воротах святилища, и знакомое чувство тревоги толкнуло Даровану. Она отшатнулась – ее первым побуждением было скрыться в храме, – но потом взяла себя в руки и осталась на пороге, вцепившись в толстый резной столб, словно ища поддержки. От этого гостя и в храме не спрячешься, так нечего обижать богиню его вторжением.

Дарована не слишком любила названого брата: она так и не смогла простить Огнеяру свой испуг при том давнем похищении, а в глубине души ее уязвляло и его пренебрежение – ведь он отверг ее руку, которую Скородум готов был ему отдать, и женился на какой-то девчонке, которую Дарована даже не видела и никак не желала признать ее превосходства над собой. Несмотря на всю любовь к Огнеяру ее отца и мачехи, Добровзоры, Дарована ни на миг не забывала, что он оборотень, существо непонятное и опасное. И никогда ее неприязнь не была так оправданна, как сейчас.