Книга Игра в молчанку - Эбби Гривз

Время от времени Элинор все-таки звонила, но наши разговоры состояли из таких длинных и неловких пауз, что я довольно скоро начинал спрашивать себя, зачем она вообще это делает. Как ты думаешь, может быть, она все-таки тянулась к нам? Не впрямую, окольными путями, но все-таки тянулась? Мы же, передавая друг другу телефон, твердили как заведенные одно и тоже: «У тебя действительно все в порядке?», «Как учеба?», «Ты всегда можешь приехать к нам на выходные, а обратно я тебя отвезу», «Вот, поговори с мамой, дорогая…» Элинор отвечала односложно, коротко, и становилась красноречивой, только когда приводила различные предлоги – встречи, занятия, вечеринки – которые помешали бы нам навестить ее в Манчестере. О, она очень хорошо умела их выдумывать и говорила очень убедительно, очень правдоподобно, но я видел, как гаснет огонь в твоих глазах и как ты сжимаешь холодный пластик телефона с такой нежностью, словно у тебя на руках снова была новорожденная Элинор.

В первые два года учебы она навестила нас считаное число раз, причем каждый раз являлась без всякого предупреждения. Иногда она звонила с просьбой забрать ее на автовокзале, но чаще Элинор просто возникала на нашем пороге. Не знать – это было мучительнее всего. Я хорошо видел, как светлеет твое лицо при каждом внезапном звонке, как в глазах вспыхивает надежда, как твоя грудь поднимается в глубоком вдохе, словно ты пыталась таким способом раздвинуть собственное сердце, чтобы создать в нем чуть больше пространства для любви. А еще я очень хорошо представлял себе, какое оглушающее разочарование ты испытывала, когда вместо дочери на крыльце оказывался пучеглазый коммивояжер с проспектами оконных стеклопакетов или болтливый Свидетель Иеговы.

Как-то в ноябре, когда Элинор училась на третьем курсе, она появилась у нас раньше обычного. Шла, должно быть, первая неделя месяца, так как в воздухе висел сильный запах дыма от костров [18]: то ли наши соседи решили отпраздновать Ночь Гая Фокса по полной программе, то ли у них накопилось слишком много компрометирующих документов, от которых следовало поскорее избавиться. За треском фейерверков, доносившимся из парка, мы едва расслышали звонок в дверь.

– Фрэнк! В дверь звонят! – Ты сидела за столом, окруженная ворохами счетов и коробками, из которых они появились. На полу возле твоих ног стрекотал небольшой бытовой шредер. – Фрэнк, ну где же ты?! Открывай скорее!

Мне не нужно было спрашивать, почему открыть нужно скорее. Вот уже несколько лет мы жили в постоянном ожидании звонка.

– Иду! Уже иду, не волнуйся!

Даже в очках для чтения я сразу увидел, что это Элинор. Это ее рост, ее привычка нервно переступать с ноги на ногу, это ее палец тянется к кнопке, чтобы позвонить снова, и неуверенно подрагивает в дюйме от нее.

– Элинор! Слава богу, приехала!..

В последний раз я видел ее месяца три назад, в июле. Тогда она приехала буквально на одну ночь – навестила старых подруг и снова уехала в Манчестер, где нашла на лето какую-то работу. Приехала она уже под вечер, уехала рано утром. С тех пор как Элинор поступила в университет, все ее визиты домой были столь краткими, что у нас элементарно не хватало времени, чтобы вытянуть из нее какие-то подробности. Кое-что она нехотя рассказывала, но эти сведения нельзя было назвать сколько-нибудь существенными или важными – так, пустяки, забавные случаи из студенческой жизни и прочая ерунда.

Быть может, дело было в близости зимы, но такой бледной я Элинор еще никогда не видел. Кожа у нее была цвета золы, словно все краски вдруг отхлынули от ее лица. Вероятно, она сама это сознавала и в качестве своеобразной компенсации воспользовалась насыщенной вишнево-красной помадой. Красилась она, должно быть, в автобусе или в поезде: в уголках рта помада лежала неровно, перекрывая бледный контур губ, на левом верхнем зубе я тоже заметил красный след. В любом случае помада ничуть не скрывала, а только подчеркивала ее противоестественную бледность.

– Да, я приехала. Вы не против?.. – Элинор опустила голову и наподдала мыском туфли верхнюю ступеньку. На мгновение меня охватило желание выбранить ее, сказать, что мы покупаем ей туфли вовсе не для того, чтобы она их царапала. Некоторые родительские инстинкты никуда не исчезают, не так ли, Мегс? Но сказал я, разумеется, совсем другое.

– Конечно не против, Элли. Проходи. – Я потянулся к большой спортивной сумке, которую она с трудом удерживала двумя руками. На Элинор были перчатки без пальцев, которые, казалось, только подчеркивали худобу ее рук. Принимая у нее сумку, я заметил, что ее пальцы дрожат, когда же Элинор шагнула через порог в прихожую, мне показалось, что она быстро, почти незаметно обернулась через плечо. Интересно, кто там может быть, подумал я. Или эта постоянная потребность оглядываться вошла у нее в привычку?

Не успела Элинор дойти до коридора, как ты уже выскочила ей навстречу и обняла обеими руками. На объятия Элли не ответила, во всяком случае – не ответила видимым образом: не положила руки тебе на плечи, не уткнулась в шею. Впрочем, она не отстранилась, и я с облегчением перевел дух.

За обедом я не мог не восхититься твоим умением поддерживать беседу или, по крайней мере, наладить обмен репликами с человеком, которому совершенно не хочется общаться. При этом я просто не мог не выискивать взглядом признаки того, что ситуация улучшилась и что увиденное мною в Манчестере было просто единичным случаем, исключением из правил. Я так пристально смотрел на длинные рукава Элинор, что у меня заболели глаза и заломило в висках, однако ничего особенного я так и не заметил.

– Ну, Элли, как долго ты планируешь пробыть у нас на этот раз?

Ты же знаешь, Мегс: я всегда любил ясность.

– Что за вопрос, Фрэнк?! Она же только что приехала!

– Дело, конечно, вовсе не в том, что ты нам мешаешь, или мы не хотим тебя видеть, – забарахтался я, пытаясь разрядить начинавшую скапливаться над столом напряженную атмосферу. – Это и твой дом тоже, и ты можешь оставаться в нем сколько пожелаешь. Я просто подумал… Если мы будем знать, сколько ты пробудешь, мы могли бы что-нибудь придумать, организовать… Может быть, даже взять небольшой отпуск… – Я перехватил твой взгляд и с облегчением увидел, что ты улыбаешься и киваешь.

Элинор, опустив глаза, гоняла по тарелке тушеную морковь, и я вспомнил, как в детстве она прятала овощи под ножом и вилкой, выкладывая кукурузные зернышки в виде двух идеально прямых линий, чтобы поскорее выскользнуть из-за стола.

– Что скажешь, Элли?

– Ну… я собиралась пробыть дома пару недель.

Краем глаза я видел, как ты порозовела. От радости? От страха? Этого я не знал.

– Ах, Элинор, это было бы просто чудесно! – воскликнула ты с несколько искусственным воодушевлением и даже протянула к ней руку, словно желая удостовериться, что это взаправду.

– Но как же твои… – вмешался я.