Книга Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле - Вадим Волобуев

В этом его, между прочим, упрекала даже Анна-Тереза Тыменецкая, американская ученая, настолько увлеченная философскими трудами будущего понтифика, что ее подозревали в тайной влюбленности в поляка[297]. Да что Тыменецкая! Даже члены Сообщества не слишком прислушивались к «дяде», когда тот учил их семейной этике. Так, одна из студенток пренебрегла настойчивыми советами Войтылы касательно выбора мужа, а ее избранник, хоть и принадлежал к тому же Сообществу, упрямо не хотел соглашаться с ксендзом насчет отказа от контрацептивов, продолжая с ним спорить, даже когда тот взошел на Святой престол. Впрочем, стоит заметить, что ни один член Сообщества не развелся[298].

Пьеса Войтылы показала, что его приверженность стилю Театра рапсодов никуда не делась. Он по-прежнему следил за творчеством Котлярчика и пропагандировал его на страницах «Тыгодника повшехного». Текст «Пред магазином ювелира» Войтыла также отправил Котлярчику, выбрав для этого первый день нового, 1961 года.

Для той медитации, которую он сочинил, «стиль рапсодов» только и подходил. Войтыла сам признал это в письме. Еще бы! Никаких декораций, никаких диалогов, все действие – совокупность перемежающихся воспоминаний главных героев, а центральная проблема рассматривается не через посредство фабулы, но напрямую. Весьма специфическое зрелище[299].

Спустя тридцать лет итальянские кинематографисты обратят внимание на эту пьесу и выпустят фильм «Ювелирная лавка» с Бертом Ланкастером в главной роли. Событием он не станет – его сочтут слишком слезливым, да и дряхлеющий Ланкастер не покажет в нем высот актерской игры. Однако сам факт того, что по пьесе действующего понтифика снимут фильм, нельзя будет не признать историческим.

* * *

Среди польских историков ходит шутка, что своим папством Войтыла обязан Зенону Клишко – члену Политбюро ЦК ПОРП, отвечавшему за взаимоотношения с католической церковью. Именно Клишко выносил вердикт при назначении на духовные должности: если кандидатура его не устраивала, епископату приходилось подыскивать новую. Поэтому, когда в очередной раз встал вопрос о том, кто займет краковскую кафедру, за Клишко оставалось последнее слово. Он выбрал Войтылу.

Прежний архиепископ, Эугениуш Базяк, скончался 15 июня 1962 года, всего за месяц до празднования 50-летия его священнического служения. В отличие от Сапеги, Базяк не был ординарием (то есть управителем) своей епархии, довольствуясь должностью апостольского администратора. Пий XII упорно не хотел признавать упраздненным львовское архиепископство, где Базяк сидел до своего изгнания в 1946 году. Формально он так и оставался архиепископом Львова, а краковской кафедрой руководил «по совместительству» и на временных началах (до возвращения во Львов). Указ нового понтифика, Иоанна XXIII, о производстве Базяка в митрополиты краковские уже не застал иерарха в живых.

Прощальную речь над телом покойного держал Войтыла. Его же местные каноники избрали в капитулярные викарии Кракова (то есть временно исполняющим обязанности архиепископа). Само по себе это ничего не давало – у примаса и папы наверняка имелись и другие кандидатуры на вакантную должность. Все изменил собор, на котором Войтыла сумел проявить себя как один из ярких поборников папского курса. До того он был слабо знаком даже собственному епископату[300]. Но прежде ему опять пришлось столкнуться с польскими властями.

В августе 1962 года краковский горсовет потребовал от курии передать здание местной семинарии Высшей педагогической школе. Войтыла как и. о. архиепископа ответил отказом: сначала разослал по епархии обращение к верующим, а затем отправился на переговоры к первому секретарю воеводского комитета партии Люциану Мотыке (должность, соответствующая главе обкома в СССР). У партфункционера был шок: впервые к нему заявился епископ. Мотыка позвонил Клишко, и тот согласился на компромисс – семинария никуда не переезжает, но третий этаж отдается будущим педагогам. Спустя год Войтыле еще раз пришлось побеседовать с Мотыкой (уже по телефону), чтобы защитить здание Силезской семинарии, тоже находившейся в Кракове. И вновь вопрос был улажен в его пользу[301].

Можно было бы восхититься гибкостью Войтылы, если бы не одно но. Как выяснилось много позже, идея договориться с партийным бонзой принадлежала не ему. Эту мысль подкинул Войтыле административный директор «Тыгодника повшехного» и завхоз краковской курии Тадеуш Новак. Человек, высоко ценимый в церковных кругах, известный даже понтифику, который в 1965 году наградил его крестом «За заслуги перед церковью и папой» (первого среди граждан ПНР), он одновременно сотрудничал с польской госбезопасностью. Но в отличие от других информаторов, Новак работал на тайные органы бескорыстно и добровольно, воспринимая свою деятельность как миссию по улаживанию конфликтов между епископатом и государством. В оперативных документах он проходил под псевдонимом Арес – в честь греческого бога войны. Именно Аресу работники тайной службы подсказали, как можно решить вопрос со зданием семинарии к удовлетворению обеих сторон, а уже тот надоумил Войтылу поговорить с Мотыкой[302].

Говорят, именно эта готовность идти на контакт с партией и сыграла решающую роль, когда депутат фракции «Знак» Станислав Стомма (знавший Войтылу еще по подпольной семинарии) предложил Клишко дать добро на кандидатуру своего товарища для краковской кафедры. Возможно, так и было. А может быть, каким-то мистическим нюхом этот партийный сухарь учуял в Войтыле родственную душу. Совпадение ли, что оба восторгались творчеством Норвида – отвергнутого при жизни гения польской поэзии, третьего на пьедестале величайших творцов XIX века? Благодаря Клишко в Польше начали регулярно выходить его книги, Войтыла же полюбил стихотворения этого поэта еще в детстве – не случайно именно его «Прометидион» он выбрал для вадовицкого конкурса декламаторов.

И всласть, как ни один поэт великий, Поет земле косарь бронзоволикий, А гений, устремленный в поднебесье, –  Крылатый отголосок этой песни. И спорит с величайшим органистом Народ на языке своем огнистом. Прекрасное рождается в работе –  А Цезарь, дабы мертвые воскресли, Историю в седле писал – не в кресле, И сам тесал каменья Буонарроти [303].

Им было о чем поговорить, этим двум полякам, стремившимся к социальной справедливости, хотя один выбрал бунт, а другой – «высшую свободу». Они никогда не встречались, но именно в этот роковой момент их судьбы пересеклись – единственный раз в жизни. Если бы Клишко не поставил галочку напротив фамилии Войтылы, архиепископом стал бы другой, и вряд ли славянин воссел бы на Святом престоле. Удивительно, от каких случайностей иногда зависит ход истории. Войтыла ответил бы на это: «Так было угодно Господу».