Книга Дикий горный тимьян - Розамунда Пилчер

Миссис Доббс. Рассказал ли ему Родди о том, что они с Оливером не женаты; может быть, он сам догадался. Виктория терялась в догадках. В любом случае, он не сомневается, что Томас — ее сын. Наверное, это к лучшему. Они с Оливером больше не нуждаются в оправданиях и объяснениях. Она сама выбрала этот путь. Ей хотелось принадлежать кому-то, быть кому-то нужной. Теперь она принадлежит Оливеру и нужна Томасу. Она стала делить апельсин на дольки. Сок стекал по ее пальцам на покрытую тонким растительным орнаментом тарелку из мейсенского фарфора.

— А как насчет туризма? — спросил Джон. — Горного и островного.

— Заманчивая идея, очень привлекательная, но опасная. Нет ничего менее перспективного для местных жителей, чем ставка на туристов. Можно переоборудовать дома в дачные коттеджи, можно построить бревенчатые домики, можно, наконец, принимать туристов в своем доме, но достаточно одного холодного дождливого лета, чтобы отпугнуть среднего семьянина. Ладно, если он рыболов или любитель пеших прогулок или птиц. Его дождь не отпугнет. Но женщина с тремя детьми, проведя пару бесконечно тоскливых недель в маленьком коттедже, за окном которого беспрестанно моросит дождь, в следующем году потребует отвезти ее в Торремолинос.[2]

Оливер вздохнул. Он выпил два бокала портвейна, и его начало клонить ко сну. Он прислушивался к беседе не потому, что ее тема особенно его волновала, а потому, что его очень заинтересовал Джон Данбит. Олицетворение, казалось бы, спокойного, воспитанного жителя Новой Англии, в дорогой рубашке, со среднеатлантическим акцентом. Оливер исподволь наблюдал за ним, когда он говорил. Что им движет? Что таится за этим вежливым, невозмутимым выражением лица? И, самое любопытное, что он думает о Виктории?

Он знал, что они уже встречались в Лондоне. Виктория сама рассказала Оливеру об этом, пока он принимал перед ужином ванну, а она причесывалась перед зеркалом.

— Просто удивительно, — произнесла она самым небрежным, повседневным тоном. Ему знаком был этот тон — фирменный знак Виктории, означавший «держись подальше», который всегда возбуждал в нем неуемное любопытство. — Именно он провожал меня с вечеринки в тот вечер. Помнишь? Когда Томас плакал.

— Ты имеешь в виду Джона Хакенбекера из консорциума «Консолидейтед алюминиум»? Нет, не помню. Просто удивительно! — Интересная ситуация. Он обдумывал ее, пока, выжимая губку, обмывал грудь коричневатой от торфа водой. — И что он сказал, увидев тебя снова?

— Да ничего. Мы пили чай.

— Мне казалось, он улетел в Бахрейн.

— Он был там, но теперь вернулся.

— Ишь ты, какая перелетная пташка. А чем он занимается в свободное от перелетов время?

— Кажется, он банкир.

— Почему же он не в Лондоне, где ему полагалось бы заниматься обналичиванием чеков населения?

— Оливер, он банкир иного рода. К тому же, ему дали несколько дней отпуска, чтобы привести в порядок дела в дядином имении.

— И как он ощущает себя в роли нового владельца Бенхойла?

— Я его не спрашивала, — холодно произнесла она.

Он знал, что раздражает ее своими расспросами, но продолжал поддразнивать.

— Наверное, уже видит себя в шотландской юбке. Все американцы обожают переодевания.

— Глупейшее обобщение.

На этот раз в ее голосе был слышен металл. Оливер понял, что она на стороне нового гостя. Он вылез из ванны, обернулся полотенцем и вышел в спальню, где встретился в зеркале с настороженным взглядом голубых глаз Виктории.

— Какие умные слова ты знаешь.

— Просто он совсем не такой американец.

— А какой же?

— Не знаю. — Она положила расческу и взяла кисточку для ресниц. — Я ничего о нем не знаю.

— А я знаю. Я поговорил с Эллен, пока она купала Томаса. Если найти к ней подход, открывается кладезь пикантных сплетен. Выяснилось, что отец Джона Данбита женился на богатой наследнице. А теперь Джону навязывают Бенхойл. Как говорится, тому, у кого все есть, да прибудет. Он родился с серебряной ложкой во рту и с тех пор ее оттуда не вынимает.

Все еще в полотенце, он начал бродить по комнате, оставляя на ковре мокрые следы.

— Что ты ищешь?

— Сигареты.

Тому, у кого все есть, да прибудет. Родди предложил Оливеру сигару. Тот откинулся на стуле и сквозь клубы дыма, прищурив глаза, стал наблюдать за Джоном Данбитом. Он видел перед собой темные глаза, крупные черты загорелого лица, коротко стриженные черные волосы. Оливер решил для себя, что он похож на баснословно богатого молодого араба, совсем недавно сменившего джеллабу на европейский костюм. Сравнение доставило ему удовольствие. Он улыбнулся. Джон взглянул на улыбающегося Оливера, но, хотя в его лице не было враждебности, не улыбнулся в ответ.

— Как насчет нефти?

— Нефть, нефть! — Родди походил на Генри Ирвина, декламирующего: «Колокола, колокола!»

— Ты считаешь, она принадлежит Шотландии?

— Так считают националисты.

— А как насчет миллионов, которые вложили британские и американские частные компании в еще не открытые месторождения? Если бы не они, нефть все еще находилась бы на дне Северного моря, и никто бы об этом не знал.

— Говорят, то же самое произошло на Ближнем Востоке…

Их голоса становились все тише и тише. Слов уже не разобрать.

На смену их голосам пришли другие, настоящие. Послышался голос девушки, обиженный и рассерженный.

— И куда ты собираешься?

— В Лондон. Искать работу.

— А чем тебе не нравится Пенистоун? Чем хуже работа в Хаддерсфильде?

— Мам, только не такая работа. Я хочу стать моделью.

— Ну да, моделью — разгуливать по улицам почти голой.

— Это моя жизнь.

— А где ты собираешься жить?

— Что-нибудь найду. У меня там друзья.

— Знай: поселишься с Беном Лаури — я тебя знать больше не хочу. Говорю не шутя. Это мое последнее слово…

— Настоящих ремесленников скоро совсем не останется. Именно настоящих, а не пришельцев неизвестно откуда, обитающих в продуваемых ветром сараях, где они делают шелковые шарфы, которые нормальному человеку и в голову не придет купить. Или ткут твид, больше напоминающий ткань для кухонных полотенец. Я веду речь о традиционных ремеслах. О портных, шьющих национальную шотландскую одежду, и серебряных дел мастерах, которых переманили большими деньгами на буровые вышки и нефтеперерабатывающие заводы. Возьми того человека, у которого мы побывали сегодня. Его дела идут в гору. Он начинал с двумя помощниками, теперь у него уже десять работников, половине из которых нет и двадцати.

— А рынки сбыта?