Книга Жизнь в лесу. Последний герой Америки - Элизабет Гилберт

Ему было тридцать два года, и, оглядываясь на свою жизнь, он с потрясением внезапно осознал, что, хотя и достиг многого благодаря одной лишь силе воли, жены и детей у него не было. А ведь в этом возрасте у человека уже должна быть семья. Где та прекрасная женщина с распущенными кудрями, в клетчатом платье, что должна стоять у плиты с рассвета и печь к завтраку блинчики из теста на пахте? Где крепкие малыши, тихо играющие на полу хижины, которых он будет учить строгать орешник? Где он ошибся? Почему не смог удержать ни одну из любимых женщин? Все они чувствовали одно и то же – что он угнетал их или подавлял. А ему казалось, что они его не понимали и не поддерживали. Может, он просто встречался не с теми. А может, был неспособен поддерживать близкие отношения или боялся страданий и потому не позволял отношениям развиваться естественным, часто непредсказуемым путем. Может, пришло время опробовать новый подход? Ведь было очевидно, что в любви Юстасу так и не удалось уловить самое важное.

Он попросил свою подругу-психолога приехать на Черепаший остров и отвел ее на прогулку. В лесу он признался в своих опасениях: он боялся, что в эмоциональном плане с ним что-то не так, что он не умеет строить удачные отношения с людьми. Его сотрудники постоянно злились на него или не понимали, что он от них хочет; отношения с братьями были не настолько близкими, как ему хотелось бы; он отталкивал всех своих женщин или боялся подступиться ближе, довериться им. Он рассказал психологу о своем детстве и признался, что по-прежнему сильную обижается на отца. Возможно, всё это как-то связано?

– Кажется, мне надо обратиться к специалисту, – заключил он.

– Всё, что нужно тебе для счастья, Юстас, находится здесь, в этом лесу, – сказала его подруга. – Современная психология не для тебя. Ты самый здоровый человек из всех моих знакомых.

Вот таким люди представляют Юстаса Конвея и не желают воспринимать его по-другому. Должно быть, эта женщина так вдохновилась Торо («Тому, кто живет среди природы, свойственно равновесие чувств; он не знает, что такое черная меланхолия»), а идеализированный образ лесного жителя очаровал ее до такой степени, что она не удосужилась присмотреться к Юстасу внимательнее и увидеть не идеал, а реального, страдающего человека. Ей было невыносимо распрощаться с Юстасом, каким она его представляла. И разве можно ее винить? Она была не первой женщиной, готовой отрицать очевидное, лишь бы сохранить в своем сердце образ Юстаса как примитивного дикаря таким же, как в первый день знакомства с ним.

Юстаса ее слова не слишком убедили. По-прежнему пребывая в глубокой депрессии, он снова обратился к отцу.

«Я психически больной человек, – писал он ему. – Годы унижений взяли свое. Я травмирован. Глубоко обижен. Просыпаюсь каждый день и чувствую боль. Покажи это письмо психотерапевту и спроси, что он мне посоветует. Прошу, не пойми меня неправильно; я искренне благодарен тебе за матермальную помощь. Я очень ее ценю. Надеюсь, мою искренность ты не воспримешь как оскорбление и она поможет твоему развитию и более глубокому пониманию. Я стремлюсь оздоровить наши отношения, а не ухудшить их. С уважением, Юстас».

Но он снова не получил ответа.

Я хорошо знакома с родителями Юстаса Конвея. Много раз гостила и ужинала у них дома. Как и все, миссис Конвей я называю Большой мамой и, как и все, души в ней не чаю. Обожаю ее за доброту, обожаю ее рассказы о жизни на Аляске. Мне нравится, что каждый раз, когда я приезжаю, она обнимает меня и говорит: «А вот и наша красавица спустилась с гор!»

И я должна признать, что очень люблю отца Юстаса Конвея. Мне нравятся его начитанность и остроумие, безграничное любопытство, такое же ненасытное, почти нездоровое, как у сына; Юстас-старший хочет точно знать, сколько часов заняла дорога от Бостона до Гастонии, а когда я отвечаю, немедленно (и верно) подсчитывает, что я должна была остановиться на обед на сорок пять минут, иначе приехала бы раньше. Его дотошность беспощадна. Будучи «существом абсолютной логики», он неподатлив, как скала. Его диалоги с женой полны обескураживающих моментов. Пример.

Миссис Конвей. Может, Джадсон заскочит завтра.

Мистер Конвей. Ты зачем это мне говоришь? Ты же не знаешь, правда это или нет. Он что, позвонил и сказал, что приедет?

Миссис Конвей. Нет, но я оставила ему сообщение на автоответчике, пригласила к нам.

Мистер Конвей. Ума не приложу, с какой стати ты заявляешь, что он «заскочит». Какова вероятность этого, Карен, вероятность в процентах, если он даже не звонил? Совершенно очевидно, что мы ничего не знаем о его приезде. И говорить, что, может, Джадсон заскочит, неправильно – ты всех нас вводишь в заблуждение.

Миссис Конвей. Прости.

Мистер Конвей. Но мое мнение все равно никого не интересует.

Так что можете себе представить, почему с ним невозможно жить.

И всё же с мистером Конвеем вполне можно общаться. Когда я навещаю родителей Юстаса, мы с Юстасом-старшим часто обсуждаем серию фантастических историй «Удивительный Волшебник из Страны Оз», написанных Л. Фрэнком Баумом в начале столетия. Оказалось, и я, и мистер Конвей выросли на этих книжках, причем одного и того же издания, в твердой обложке. (В детстве мистеру Конвею дарили по одной книге из серии на каждое Рождество; я унаследовала от бабушки всю антикварную серию сразу.) Большинство людей не знают, что есть продолжение первой сказки про Дороти Гейл, поэтому Юстас-старший очень обрадовался, что я хорошо знала сюжет каждой из книг и даже помнила все шикарные иллюстрации в стиле ар-деко и второстепенных героев. Тик-Ток, курица Биллина, Голодный Тигр, Король Гномов, Роллеры и Полихрома (дочка радуги) – я знала их всех, как и он, и мы могли обсуждать их часами.

Еще я с ним гуляла во дворе, где он показывал мне птиц Северной Каролины. А однажды в полночь мы вышли на улицу смотреть на звезды. «Давно видела Марс?» – спросил мистер Конвей. Я ответила: «Вообще-то, нет», – и он мне его показал. Он признался, что каждую ночь выходит и следит за его орбитой, чтобы выяснить, как близко тот придвинулся к Сатурну.

– Уже три месяца они с каждым днем становятся все ближе, – сказал он. – Знаешь, что означает слово «планета»? Блуждающее тело.

Так что я и Юстас-старший иногда говорим о книгах, иногда об опере, а иногда о планетах. Но чаще всего – о его сыне. Юстасу-старшему всегда интересно, чем занимается на Черепашьем острове его сын. Что у него за ученики? Планирует ли он поехать в путешествие? Много ли построил хижин? Как выглядит скользкая дорога, ведущая на гору? Не испытывает ли он стресс или не впал ли в депрессию?

И я рассказываю ему обо всем. А однажды – потому что я просто не могу не коснуться самого сокровенного в жизни людей и не сказать вслух то, о чем принято молчать, – я сказала:

– У него все в порядке, мистер Конвей, но ему очень не хватает вашего одобрения.

– Чушь.

– Не чушь. Правда.

– Он со мной даже не разговаривает, – возразил мистер Конвей. – Я не знаю, что происходит в его жизни. Кажется, он не хочет иметь со мной ничего общего.