Книга Сладкое лето - Ашира Хаан

— Наслаждайся, — повторяет он, когда шумящий чайник заканчивает свою песнь. Макс встает, тянется к верхней полке, на которой у меня никогда ничего не хранится, потому что не дотягиваюсь, а он поселил там свои разные ароматные чаи, приучив к ним и меня, хотя мне всегда хватало пакетика "Липтона".

Насыпает что-то в глиняный маленький чайничек — тоже притащил однажды. Заливает чуть остывшей уже водой, споласкивает свою и мою чашки. Он двигается по этой кухне уверенно: за два месяца выучил. Пророс сюда.

Я-то все думала, что мы просто затейливо трахаемся, а мы успевали еще кучу всего. Традицию завтраков после того, как он возвращается с утреннего объезда, чай на двоих вечером. Сериал перед сном. То есть перед сексом, а потом сном, конечно. То, как он оборачивает мои руки нагретым влажным полотенцем, после того как я долго вожусь с замороженными начинками и кончики пальцев обмерзают до нечувствительности. Как моет посуду, пока я с той же скоростью ее пачкаю. Зато мы заканчиваем одновременно и в чистой кухне.

Мне сейчас не найти и не перечислить все те мелочи, на которые мы не обращали внимания все это время, а они связывали нас поверх яркого кипящего ядра секса.

Я получаю в ладони горячую чашку — но не получаю обычного поцелуя в нос после этого. Макс делает это движение, но останавливает себя, словно больше не считает себя вправе.

— Я лузер, который нашел потрясающую, самую лучшую девушку в мире и наговорил привычной чуши — зачем мне девочки, которые хотят замуж и детей? Зачем мне те, кто не готов расстаться через пару ярких месяцев? Обычно я начинаю скучать как раз к этому сроку, а они как раз влюбляются.

Прямо как я.

Хочется разрыдаться, но вместо этого я делаю глоток чая. Сигареты кончились. Хотя и так вся квартира пропиталась дымом, да и больше заначек я не нашла. А мне бы сейчас пригодилось.

— Ну и, понятно, прикидываться мажором всегда удобно. Другой круг общения, другие интересы. Никто и заподозрил, что я не тот, за кого себя выдаю. Ты-то должна понимать.

Киваю.

Я за это даже не особенно злюсь.

Все в порядке.

Золотая принцесса прикидывается пастушкой, пастух — принцем, и где-то посередине между полянкой и дворцом они и встречаются. И начинают яростно трахаться, не сходя с места. Уверена, была бы отличная сказка для детей старше восемнадцати.

— Как ты попал в эту компанию? С чего все началось?

— Со школы. Мы жили в центре, дедушка был каким-то выдающимся изобретателем, ему выделили мастерскую на Садовом кольце. Огромную такую квартиру с пятиметровыми потолками. Потом бардак, развал Союза, приватизация, песни и танцы, чтобы нам разрешили в ней все-таки жить, и вот моя мама, родившая меня без мужа, варит гороховую кашу в огромной кухне с остатками лепнины на потолке, а за окном проносятся «Мазератти» и «Феррари». И в школу по прописке со мной ходят дети, которых на этих «Мазератти» доставляют личные шоферы. На каникулы они улетают на Мальдивы и в Париж, а я уезжаю к бабушке в Тверскую область. Но они мои друзья — тем обломнее после выпускного понять, что их уже ждет теплое местечко в родительском бизнесе или оплаченный Оксфорд, а я могу пойти поработать в «Макдональдс».

Я слушала, и у меня в руках остывал чай. У меня тоже мать-одиночка, но даже за парой коротких слов видно, насколько разные у нас с ним получились матери-одиночки.

— Поступил все-таки в институт, отец школьного друга взял меня на стажировку: связи и мозги кое-что значат. Только доучиться была уже не судьба — мама заболела. Надо было как-то зарабатывать на лечение. Но это было недолго. Потом уже только себе на хлеб.

Меня толкнуло в живот горячей волной вины и стыда.

То, что для меня было дном пропасти, — то самое унижение вернуться к родителям с поджатым хвостом — для него было золотой неисполнимой мечтой.

— Продал квартиру и вложился в бизнес. С полным размахом, кретин! Тачку купил заранее, чтобы отметить неизбежный успех. Результат ты знаешь. Остатков денег едва хватило на мою халупу на окраине.

Он помолчал, слепо глядя в чашку, из которой пока не сделал ни одного глотка. Наверное, это очень страшно — быть одному в такой момент. Когда некому даже обругать за глупые решения и провалы.

Я вдруг увидела вместо болтливого, язык без костей, симпатяги Макса, у которого все всегда забавно и весело, или опасно и остро, или порочно и нежно — очень усталого мужчину, которому теперь с легкостью можно дать его тридцать. Словно осыпалась маска весельчака и балабола, и под ней оказался живой — и совсем не такой веселый парень.

И если в того я влюбилась до золотых звезд перед глазами и промокших трусиков, то этого сейчас, в один удар сердца, полюбила всеми своими изломами и трещинами, той самой мрачной и злой Асей, которой я и была всю жизнь до тридцать первого мая этого года.

У меня дрожат пальцы, но, слава богу, ему этого не видно. Я слишком крепко держусь за свою чашку с холодным чаем. Даже знаю, почему меня это все так пугает. Если бы Дима не женился на маме, моя судьба была бы куда хуже. Я не настолько смелая.

Вместо того чтобы держать зубами свое дело, Макс проводил дни и ночи со мной.

А когда кризис случился и там, и там, без колебаний выбрал меня.

Я не знаю, что это. Глупость или…

Он поднимает на меня взгляд — все тот же прямой и честный. Не смущаясь и не тушуясь, смотрит мне в глаза, будто хочет напрямую передать все картинки из своей головы, чтобы не доверять ненадежным словам. Между нами высокая кухонная стойка, только поэтому я еще держусь и не целую его, хотя знаю, что стоит поддаться порыву хотя бы на секунду и склониться над ней, перейдя свою часть нейтральной полосы, и Макс не упустит свой шанс.

Это он мне точно передал напрямую из своей головы.

— Значит, ты был вовсе не на Карибах с шоколадными красотками? — щурюсь я, умело, как мне кажется, скрывая дрогнувший голос за ехидными интонациями.

Но мне только кажется.

Макс легко гладит мои пальцы, не расстающиеся с кружкой, и встает, чтобы заново сделать чай.

— Камбоджа, — говорит он, споласкивая чайник. — Мне подкинули инфу, что Россия будет строить там энергостанцию и развивать туристический бизнес. Понадеялся пролезть, пока не весь пирог распределили между своими.

Он снова включил чайник и остался стоять рядом с ним, у меня за спиной. Я не оборачивалась, но чувствовала его взгляд — стайка мурашек мигрировала по спине вслед за ним.

— Но там такой бардак… — он вздохнул. — Лишился еще части денег, ввязался в мутный бизнес, прогорел, научился тайскому боксу, подрался на подпольных рингах, заработал обратно…

— Веселье.

— Ну, я думаю, повеселее, чем на карибских яхтах, — засмеялся он за спиной, и я не выдержала, повернулась. Чайник давно вскипел, но Макс ничего с ним не делал, стоял и смотрел на меня.