Книга Любовница группенфюрера - Элли Мидвуд

Проблема заключалась в том, что повстанцы, зная, что единственная судьба, что их ожидала, была депортация в лагеря и затем медленная, мучительная смерть от голода, беспрерывного рабского труда или болезней, решили погибнуть сражаясь. В душе я всегда молилась за них, думая, что окажись я среди них, я бы скорее всего тоже взяла оружие в руки.

— …караться расстрелом на месте. — Группенфюрер Кальтенбруннер закончил диктовать ещё одно предложение. Он наклонился надо мной, чтобы перечитать напечатанный текст, и опустил руки по обе стороны печатной машинки. Он стоял так близко, что я чувствовала тепло его тела своей спиной. — С новой строки.

Я подкорректировала печатную машинку и задержала пальцы над клавишами.

— Необходимо подавить любые попытки вооружённых повстанцев покинуть территорию гетто. Всем постам СС, находящимся на ключевых позициях вдоль стены, разделяющей арийскую и еврейскую части города, приказывается усилить охрану и принять все возможные меры по предотвращению дальнейших попыток повстанцев получить доступ к оружию и амуниции на арийской стороне. С новой строки. С сегодняшнего дня офисом РСХА приказывается прекратить доставку какого-либо продовольствия на территорию гетто. Все рационные карточки также объявляются недействительными.

Я повернулась к нему, но тут же об этом пожалела, потому как его лицо теперь находилось в каких-то сантиметрах от моего. Он и сейчас не отодвинулся, только смотрел на меня молча своими тёмными глазами, и я вдруг остро ощутила отсутствие Георга или кого бы то ни было в комнате, кроме нас двоих. Я быстро отвернулась обратно к машинке, вдруг поймав себя на том, что у меня по совершенно непонятной причине горели щёки.

— Они же тогда все умрут с голода. — Я едва прошептала под его внимательным взглядом.

— Вам всех жаль, да? — Вдруг спросил доктор Кальтенбруннер неожиданно мягким голосом. — Вам следует отступить немного от вашей религии, как я это сделал. Знаете, это только мешает нашей работе, вина, что они постоянно вбивают нам в головы на каждой мессе. И без них всех тошно, с их душеспасительной чушью.

Он слегка погладил холодный камень моего чёрного католического креста, а затем медленно провёл пальцем по чёткам на моём запястье, будто пересчитывая их одну за другой.

— А вам их разве не жаль, герр группенфюрер? Там же не только повстанцы живут, в этом гетто; там в большинстве остались женщины и дети. За что же им страдать?

— Если бы я мог отделить женщин с детьми от мужчин, я бы послал им продовольствие, — задумчиво ответил он, всё ещё играя моим крестом. — Но они все живут вместе. Так что это не моя вина, что эти женщины и дети погибнут с голода, а их мужчины, которые, похоже, совсем об этом не думали, когда решили напасть на наших солдат.

— А что бы вы сделали, если бы вы были евреем и жили в гетто с вашей женой и детьми? Если бы знали, что немцы вот-вот придут вас всех убить? Вы бы не взялись за оружие, чтобы их защитить?

— Но я же не еврей.

— Это теоретическая ситуация.

— Наверное, вы правы, — неожиданно легко согласился он после затянувшейся паузы. — Если бы я был евреем, я бы так и поступил. Но только вот я немец, и это мой долг, защищать моих немецких солдат от их пуль любыми способами.

Я вздохнула. Я, конечно, знала, что в его понимании это всё имело смысл, но я-то всё равно была еврейкой, и для меня он по-прежнему был агрессором, представителем нации, которая хотела уничтожить мой народ. Мы никогда друг друга не поймём. Почему же тогда я почти кожей ощущала его присутствие рядом, когда он стоял вот так надо мной, куда ближе, чем позволяли все нормы этикета между начальником и подчинённой? Я поклясться была готова, что он глубоко вдохнул аромат духов на моих волосах, прежде чем выпрямиться за моей спиной. А когда Георг наконец вошёл в приёмную с новой стопкой радиограмм, я невольно обрадовалась, что он прервал то что-то необъяснимо странное, совершенно безмолвное, но физически ощутимое, что происходило между нами за эти короткие несколько минут. У меня почему-то совсем сбились все мысли, и я уже забыла, что от меня хотела Ингрид.

Глава 10

Я помогала Генриху с его галстуком, пока мы оба собирались на работу. Магда уже перешила его погоны на новые, и я не сдержала улыбки, думая, какой же у меня всё-таки был красивый муж. Когда я закончила завязывать его галстук, он чмокнул меня в губы и сказал:

— Что бы я без тебя делал?

— Не знаю. Скорее всего нашёл бы себе другую балерину и женился бы на ней.

— Как бы я хотел, чтобы ты по-прежнему танцевала, а не занималась всем этим.

— Ты просто соскучился по тому, какой я была хорошенькой в моих костюмах и гриме. — Я легонько ущипнула его за щёку, стараясь отвлечь его от серьёзных мыслей. — А теперь пойдём-ка ещё раз обговорим наш план, как нам снова наладить «крепкую дружбу» со штандартенфюрером Шелленбергом.

Прошлым вечером, после того, как Магда ушла домой, и мы остались одни в гостиной, мы начали обдумывать различные варианты того, как я могла вернуть себе хотя бы частичную позицию помощницы Шелленберга. Наши американские друзья из секретной службы были более чем довольны нашими докладами, и особенно докладами Генриха с тех пор, как его назначили главой департамента по американскому сектору. Мой муж предупреждал ОСС через наших агентов о любой малейшей угрозе, и Ингрид однажды даже передала ему, что один из «очень важных» генералов на другой стороне океана объявил «мистера Фридманна» самым важным агентом контрразведки на территории Германии. Так как Генрих работал под непосредственным началом штандартенфюрера Шелленберга и то, что оба они находились в весьма дружественных отношениях, было прекрасным предлогом к тому, чтобы мы пригласили шефа внешней разведки на ланч в офис Генриха, где я бы оказалась «по чистой случайности» и невзначай предложила бы ему свои услуги с бумажной работой.

Главной целью этой маленькой операции было снова получить доступ ко всем тем докладам и сведениям, о которых Шелленберг не считал нужным информировать своего начальника, доктора Кальтенбруннера, предпочитая иметь дело непосредственно с рейхсфюрером Гиммлером, с которым он ладил куда лучше, чем с новым шефом РСХА. Потому как я уже доказала свою надёжность штандартенфюреру, как мы с Генрихом не старались, мы не могли придумать хотя бы одной причины, по которой он мог бы отказаться от моего «щедрого предложения».

Как и ожидалось, шеф внешней разведки с радостью его принял. Казалось, Шелленберг даже с облегчением передал мне часть своей корреспонденции, но только поставив предварительно одно небольшое условие: что никто не будет знать о моей ему помощи, а тем более мой начальник. На этом мы обменялись рукопожатиями и с улыбкой разошлись.

Только вот регулярные визиты штандартенфюрера Шелленберга к моему столу в последующие пару недель (он обычно приходил в конце дня и незаметно передавал мне небольшую папку, содержащую секретные документы, которые он не доверял никому, даже своему адъютанту), начали действовать на нервы нашему легко раздражительному шефу — группенфюреру Кальтенбруннеру. В один прекрасный день так случилось, что он собрался уходить с работы раньше, чем обычно, и когда он застал Вальтера Шелленберга, непринуждённо болтающего со мной, облокотившись на мой стол, он, скажем так, не слишком хорошо это воспринял.