Книга Нью-Йорк - Москва - Любовь - Анна Берсенева

Он окинул ее настороженным взглядом и сказал:

– Лучше будет, если мы поговорим об этом дома.

«Мне все равно надо забрать свои вещи, – подумала Алиса. – И вернуть этот жемчужный конструктор. Не здесь же его с себя снимать!»

– Мы можем ехать, – кивнула она.

Алиса вошла в этот дом как в первый раз.

И уже через минуту поняла, с чем связано это ощущение: как и в первый раз, сейчас она не обратила внимания на волнообразность здешнего пространства. Голова от него не кружилась. Мир твердо стоял на своем месте. От этого он не наполнялся счастьем, но счастье и не казалось Алисе таким уж важным по сравнению с тем, что голова ее встала на место вместе с окружающей действительностью.

– Поужинаем? – предложил Полиевкт, когда они вошли в гостиную. – Канапе сыт не будешь.

– Я сыта, – сказала Алиса. – Я пойду переоденусь и через пятнадцать минут спущусь.

Пятнадцати минут на сбор тех вещей, которые у нее здесь имелись, было за глаза достаточно.

Алиса спустилась со второго этажа уже с дорожной сумкой.

– Так я и знал, – сказал Полиевкт. – Не понимаю, зачем придавать такое решающее значение словам какой-то светской дуры!

– Она называет себя светской львицей.

Алиса улыбнулась, вспомнив Ульяну; это в самом деле было смешное воспоминание.

– Неважно, как она себя называет. Обычная шлюха с хорошим пиаром. В тусовке таких половина, если не больше.

– Возможно, – пожала плечами Алиса. – Мне не очень интересно в этом разбираться.

– А что тебе интересно? – прищурился Полиевкт.

– Благодаря тебе интересным был весь мой последний московский месяц.

– Тогда зачем этот чемодан?

– Затем, что я не гожусь на роль, которую ты отвел мне в своей жизни.

– И что же это, по-твоему, за роль?

Она никогда не видела, чтобы его лицо было таким напряженным. Холеная расслабленность черт, рыхлость линий – все это словно подтянулось, сделалось жестким и четким.

– Пол, ну зачем нам это обсуждать? – вздохнула Алиса. – Ведь мы не супруги, которые решили развестись и вынуждены выяснять отношения.

– Зачем обсуждать? – Его лицо запылало теперь холодным и сухим огнем. Алиса никогда не видела такого выражения на его лице. – Затем, что ты мне нужна!

– К сожалению, для меня это недостаточная причина, чтобы оставаться с тобой, – пожала плечами она. – И к тому же ты преувеличиваешь именно мою для тебя необходимость. Чтобы быть эффектным аксессуаром твоей жизни, подойдет любая красивая женщина.

– Любая! – Его лицо исказилось гневом. – Да что ты можешь в этом понимать? Ты, со своей американской рациональностью! Ты мне нужна, именно ты! Чтоб я просыпался утром и не выл от бессмысленности существования! Разве я виноват, что только с тобой ее не чувствую?

– Ты, конечно, в этом не виноват… – растерянно проговорила Алиса. – Но что же я…

– Все ты можешь сделать! Все! И ничего особенного я ведь от тебя не требую. Жить в моем доме, завтракать со мной и ужинать, ходить по дурацким презентациям. Давать мне, черт тебя побери, то, что в тебе есть! Я ведь даже не требую, чтобы ты мне попросту, по-бабски давала, это мне как раз уже без надобности. Может, в этом все и дело… Но то, что в тебе есть, – энергию твою, жизненную силу, не знаю, как это называется… Вот что мне необходимо, вот чего я ни в ком, кроме тебя, не нашел!

– Ты ошибаешься, – сказала Алиса. Ее растерянность прошла так же мгновенно, как появилась. Она смотрела на покрасневшее от волнения лицо Полиевкта и не испытывала к нему ничего, даже сочувствия. – Ты просто хочешь получать от жизни слишком много. Но ведь приходится выбирать: или жадность к жизни, или жизненная сила. Вместе это не бывает.

– Надо же, какая проницательность, – насмешливо заметил он. – Гены русской бабушки? – И тут же лицо его снова изменилось: на нем появилось то выражение алчности, которое Алиса заметила в первый день знакомства с ним, в танцевальной школе, и которого тогда не поняла. Теперь оно было ей совершенно понятно. – Да, я жаден до жизни! – воскликнул Полиевкт. – А какое право ты имеешь меня за это судить?

– Я не… – начала было Алиса.

Но он сразу же перебил ее:

– Ты, родившаяся в абсолютном благополучии, с детства знавшая, что оно тебе обеспечено и сегодня, и завтра, и послезавтра, причем без особенных твоих усилий! Чуть больше усилий – порция благополучия будет побольше, потому что к материальным благам добавится утешенное честолюбие, чуть меньше – сцена побоку, честолюбие побоку, и будешь жить на одно только дедушкино наследство, тоже неплохо!

– Ты неплохо знаком с источниками моих доходов, – усмехнулась Алиса.

– Ты сама мне о них рассказывала.

– Потому что ты спросил. Вы здесь любите задавать неприличные вопросы.

– «Вы здесь»! Ты тоже здешняя, да такая здешняя, что и сама не представляешь. Это меня, может, в тебе и завело. Вот этот твой американский разум, эта твоя способность не гнуться перед жизнью да в сочетании с русской страстностью, да еще со страстностью неразбуженной… Господи, если бы мне мою молодость!

Последние слова он произнес с таким надрывом, что Алисе стало его жаль. Но эта жалость была только внутри – это была не т а жалость, которая определяет поступки.

– Я пойду, – повторила она и снова повесила на плечо свою сумку. – Спасибо, Пол, мне было хорошо в этот месяц в твоем доме.

– Останься. – Его голос прозвучал исступленно. – Ты не пожалеешь, останься! Все, что имею, к твоим ногам брошу, а имею я многое, поверь!

– Я не корыстна, Пол. – Она постаралась, чтобы ее голос прозвучал как можно более мягко. – Возможно, ты прав, и я такая только потому, что выросла в материальном благополучии. Но я в самом деле не корыстна, меня нет смысла заманивать дарами.

Алиса вдруг вспомнила, как бабушка бросала с балкона узел со своими вещами. Вернее, конечно, не то, как она бросала его, а как рассказывала об этом.

«Как странно повторяется жизнь, – подумала она. – Вот, мне тоже обещают золотые горы, и я тоже ухожу, несмотря на это. Но бабушка тогда задыхалась от страстей, а я спокойна, как лед. Выходит, только внешние события могут повторяться в разных жизнях, а то, что внутри, не повторяется никогда? То есть, получается, то, что внутри, происходит лишь однажды – одно-единственное чувство возникает в мире всего один раз и уходит в никуда?!»

Эта мысль так поразила ее, что она забыла даже про Полиевкта, который смотрел на нее с ожиданием. Эта мысль была похожа на стихи – про огонь, который в одной-единственной жизни просиял над целым мирозданьем, и в ночь идет, и плачет, уходя… Это были стихи как раз из тех, которые Алиса любила в детстве. Теперь она не помнила даже их автора.

– Вот ты говоришь, я до жизни жаден, – тихо произнес Полиевкт. – А ты не была бы жадной, если раз попробовала бы, как она от тебя уходит?