Книга Мировая история - Одд Уэстад

Северные вьетнамцы и их южные соратники затягивать с этим долго не стали. Какое-то время в вашингтонской администрации притворялись, будто ничего страшного не замечают; слишком уж большое облегчение ощущалось у американцев по поводу избавления от мук совести, чтобы высказывать придирки из-за нарушения условий мирного договора, благодаря которому американцам удалось выбраться из трясины войны. Из-за политического скандала в 1974 году Никсону пришлось подать в отставку, его преемника встретили в конгрессе с большим недоверием, когда речь зашла об опасных заокеанских предприятиях и его подходах к их предотвращению. Никакой попытки навязывания мирных условий 1972 года ради предотвращения свержения режима в Южном Вьетнаме американцы предпринимать не стали. В начале 1975 года американская помощь Сайгону прекратилась. Правительство, утратившее фактически все остальные территории, сохраняло свою власть в едва удерживаемой столице и долине нижнего течения Меконга с помощью потерпевшей поражение и деморализованной армии. Тем временем вооруженные отряды камбоджийских коммунистов свергали еще один режим, когда-то поддержанный Вашингтоном. Конгресс США отказал своим марионеткам в новой военной и финансовой помощи. Повторялся вариант с Китаем 1948 года; американцы сокращали свои убытки за счет тех, кто на них полагался (хотя 117 тысяч вьетнамцев покинули свою страну вместе с американцами), и в апреле 1975 года армия Северного Вьетнама вошла в Сайгон.

Такого рода исход выглядел предельно нелепым. Американцы ввязались во вьетнамскую войну прежде всего ради сдерживания китайского коммунизма, а теперь сближение с теми же китайскими коммунистами обеспечило им возможность из нее выпутаться. В самих Соединенных Штатах все больше возвышавшие голос представители правого политического крыла утверждали, будто не военные потерпели поражение, своему позору они обязаны бесхребетным политиканам, активистам антивоенного движения и социалистам-радикалам внутри страны. Весь конец 1970-х годов поражение во Вьетнаме вносило свой вклад в переоценку американцами собственных ценностей с точки зрения их предназначения в мире, и тогда на какое-то время у них отпало желание на вооруженное вмешательство где бы то ни было на территории бывших колоний. И прежде всего у них стало зарождаться сомнение относительно возможности разрядки напряженности в отношениях с Советским Союзом, который в Вашингтоне считали главным соперником на международной арене.

По мере приближения 1980 года многими американцами овладели смущение и смятение; уровень национального морального духа резко снизился. Поражение во вьетнамской войне оставило глубокие психические травмы, а также способствовало появлению в США антипода культуры, что большинство американцев сочло пугающим. В 1960-х годах впервые обратили на себя голоса тех, кто поднимал тревогу по поводу угрозы деятельности человека окружающей среде; 1970-е годы принесли нефтяной кризис и новое ощущение уязвимости как раз в тот момент, когда впервые ближневосточный союзник Америки в лице Израиля предстал не совсем защищенным перед своими врагами. Позор и реальная угроза импичмента президенту Никсону после скандального злоупотребления исполнительной властью подорвали уверенность в национальных государственных атрибутах. За границей поведение остальных союзников (взволнованных американскими неурядицами) казалось менее предсказуемым, чем было раньше. Впервые к тому же неувядаемая вера американцев в предназначение их страны как образца для человечества была грубо поругана большой частью исламского мира.

В сложившейся ситуации на самом деле стало трудно разбираться. Система американской демократии стояла внешне непоколебимо и не шла ни на какие компромиссы, даже если не могла до конца справиться с проблемами. Поразительно, но экономика США оказалась в состоянии на протяжении многих лет обеспечивать ресурсами чрезвычайно обременительную войну, программу освоения космического пространства с высадкой астронавтов на поверхность Луны и многочисленные гарнизоны по всему миру. При этом и без того тяжелое положение темнокожего американца продолжало ухудшаться, и некоторые крупнейшие города страны поразил коммунальный упадок. Меньшую часть американцев тем не менее эти факты беспокоили не так сильно, как воображаемое отставание их страны в ракетно-ядерной мощи от Советского Союза (этому отставанию предстояло стать темой на президентских выборах 1980 года). Президенту Джеральду Форду (пришедшему к власти в 1974 году после отставки его предшественника) пришлось столкнуться с нежеланием конгресса мириться с продолжением помощи американским союзникам в Индокитае. После краха проамериканского режима в Камбодже, а вслед за ним и в Южном Вьетнаме многие задались вопросом о том, насколько далеко возможно отступление Американской державы на международной арене. Если американцы отказываются воевать за Индокитай, станут ли они на защиту, скажем, Таиланда? Еще большую тревогу вызывала их готовность вступить в сражение за Израиль или даже Берлин. Существовали серьезные основания полагать, что американские настроения обреченности и уныния когда-то пройдут, но до той поры их союзники, в том числе в Европе, чувствовали себя очень неловко.

Холодная война зародилась в Европе, и там же на протяжении долгого времени находился ее главный театр действий. Но задолго до 1970 года существовали признаки того, что пагубные упрощения, формально воплощенные в НАТО и (еще более основательно) в Варшавском договоре, нельзя было считать исчерпывающими факторами, определяющими контуры европейской истории. Вразрез с надежной обособленностью Советской державы от внешних побуждений к переменам и ее административно-командной экономикой в странах восточного блока просматривались признаки раскола. Страсть, с какой руководство Албании, пусть даже самой крошечной из них, осуждало политику Советского Союза и восхваляло Китай, когда в 1960-х годах между правящими партиями этих гигантов возникли непреодолимые противоречия, в Москве пришлось стерпеть; Албания не имела общей границы ни с одной из стран Варшавского договора, и ввести Красную армию на албанскую территорию представлялось невозможным. Всех немало удивило, когда власти Румынии при китайской поддержке успешно оспорили руководство своей экономикой из СЭВа (Совета экономической взаимопомощи), отстояв национальное право на развитие в своих собственных интересах. Они даже заняли невнятно нейтралистскую позицию по вопросам внешней политики (оставаясь участником Варшавского договора), и произошло это все достаточно странно при правителе, навязавшем своим соотечественникам один из наиболее жестких диктаторских режимов в Восточной Европе. Но у Румынии не было общей сухопутной границы ни с одной страной – членом НАТО, зато 800 километров с СССР; румынскую своенравность можно было терпеть, так как в случае необходимости не составило бы труда ее обуздать.

Четкие пределы нарушения старого монолитного единства лагеря коммунизма обнаружились в 1968 году, когда руководство Чехословакии приступило к либерализации своей внутренней структуры и развитию торговых отношений с Западной Германией. В Москве такого самоуправства терпеть не собирались. После ряда попыток заставить власти Чехословакии повиноваться в эту страну в августе ввели войска Варшавского договора. Чтобы избежать повторения венгерских событий 1956 года, чешское правительство отказалось от сопротивления, и мимолетная попытка демонстрации примера «социализма с человеческим лицом», как один чешский политик назвал происходящее, окончилась ничем.