Книга Кронштадтский детектив - Олег Мушинский

— Он на сегодня выходной испросил, — ответил Барсуков.

— Ясно. Позднее мне потребуется переговорить с ними обоими.

— Это еще зачем? — удивился Барсуков.

— Простая формальность, — ответил я. — Но не совсем бесполезная. Вдруг они что-нибудь видели или слышали.

Барсуков махнул обеими руками и заверил меня, что этот разговор будет напрасной тратой времени.

— Скорее всего, — не стал спорить я. — Но так работает наша система, и она, знаете ли, приносит результаты.

На результаты Барсуков нехотя согласился.

— Ну что ж, — сказал я. — Пока к вам вопросов больше нет. Клаус Францевич, чем-нибудь еще порадуете?

— Я не знать, радовать вас это или нет, но уверенно предполагать орудие нападения, — ответил доктор.

— Тяжелая собачья лапа? — спросил я.

— Нет. Это был камень или пуля. Думаю, размер такой, — Клаус Францевич показал мне свой мизинец и добавил: — Примерно. Судя по характер рана и волосы, удар был немного вскользь, но очень сильно. Не убивать, но оглушать. Я полагать, преступник не бить мой пациент, а стрелять в него.

— Я никакого выстрела не слышал, — уверенно сказал Барсуков.

— Я не полагать, чтобы это быть ружье или пистолет, — ответил доктор. — Нет. Это быть метательное орудие. Например… — он на пару секунд задумался, вспоминая, как это будет по-русски, и продолжил, напутав с ударением: — Это мог быть праща.

— Или рогатка, — тихо произнес я.

— Что это есть? — тотчас спросил доктор, приготовившись записывать ответ на отдельном листе бумаги.

Так он поступал со всеми новыми словами. Записав, как звучит слово, русскими и латинскими буквами, он добавлял к нему перевод на немецкий с комментариями, потом вешал листок на стену и не снимал, пока не заучивал. Я быстренько описал ему принцип действия нашего народного «метательного орудия» и получил ответ, что это, скорее всего, оно и есть.

— Очень интересно, — сказал я. — Похоже, у нас есть первая зацепка. Я бы даже сказал, очень важная зацепка, и ее срочно надо проверить. Кирилл Игнатьевич, вы подождёте меня здесь?

Барсуков озадаченно взглянул на меня.

— Я лучше к себе пойду, — сказал он. — Отдохну малость.

Встав на ноги, купец поморщился и сказал, что он, пожалуй, лучше вообще поедет на извозчике. Я предложил ему одолжить на извозчика, но Барсуков помотал головой.

— Спасибо, у меня есть.

Он вытащил из кармана горсть мелочи. Навскидку там было рубля два.

— О, так грабитель забрал не всё?

— Получается, нет, — ответил Барсуков. — Не нашел, наверное. Я обычно держу в кармане немного на мелкие расходы, чтобы кошелек лишний раз не доставать.

— Разумно, — заметил я.

— Он-то об этом не знал, — добавил Барсуков. — Я при нем всегда из кошелька платил, чтобы показать, какой я состоятельный человек. А то повадился меня при супружнице голодранцем звать.

Купец вздохнул, махнул рукой и вышел в прихожую. Она у доктора была совсем крошечная — вдвоем и не развернешься, — так что мне пришлось ненадолго задержаться, пока Барсуков, ворча себе под нос, одевал шубу и галоши.

— Это быть очень интересный случай! — взволнованно прошептал мне Клаус Францевич. — Возможно, мы иметь дело самый настоящий оборотень. Я просить вас, Ефим, потом рассказать мне всё.

И этот туда же!

— Обязательно расскажу, Клаус Францевич, — пообещал я. — Но, сдается мне, всё окажется куда как прозаичнее.

Как минимум двух отличных стрелков из рогатки у нас в Кронштадте я знал, и оба, насколько мне известно, оборотнями не были. Первым, вне всякого сомнения, был я сам. Вторым — Мишка Алтынин.

МИШКА СПОКОЙНО ДРЫХНУЛ в камере. Я поднялся наверх и доложил Вениамину Степановичу свои соображения. Тот равнодушно кивнул. Мол, дело ваше, Ефим, вам его и вести, как сочтете нужным. Можно было бы воспринять это как индульгенцию и радоваться, но я не первый день знал инспектора и, соответственно, радоваться не спешил.

Обычно такая «отстраненность» означала, что я упустил нечто важное. Нечто такое, на что он сам обратил бы внимание в первую очередь. Однако расследование вел я, и потому инспектор просто молчал. И ладно бы просто молчал! Он ведь там молча сочинял грандиозный отчет под названием «оценка эффективности кронштадтской сыскной полиции», и каждый наш промах эту самую оценку занижал. Если Вениамин Степанович, не выходя из кабинета, раскрывал дело намного раньше меня, это считалось очень серьезным промахом.

Судя по скучающему взгляду инспектора, я пока здорово отставал, а потому задерживаться у него не стал. Едва выйдя в коридор, я нос к носу столкнулся с Матвеевым.

— Там Марьяна за Мишкой пришла, — на ходу сообщил он мне.

— Не так быстро, — притормозил я. — К нему еще вопросы имеются.

— Думаешь, он сейчас в состоянии на них ответить? — Матвеев хмыкнул и в сомнении покачал головой. — А что за вопросы, если не секрет?

Я кратко поведал ему о том, что рассказал мне Клаус Францевич. Матвеев нахмурился.

— Ну, за исключением того, что номер один по рогаткам всё-таки Мишка, остальное да, стоит прояснить, — сказал он.

— То, что номер один — это я, можно просто запомнить, — отозвался я.

Матвеев усмехнулся, словно бы я нисколько его не убедил, и мы направились на встречу с Марьяной.

Мишкина мать ждала у конторки Семёна. Тот уже заполнял бумаги. Марьяна нетерпеливо постукивала пальчиками по стойке. Это была высокая, сильная и красивая женщина. Даже в свои почти сорок лет, при желании, она легко оставляла за флагом молодых конкуренток.

Мишка на нее совсем не похож. Михаилом-то его вообще словно бы в насмешку назвали. Маленький и щуплый, он больше всего походил на облезлую белку по весне. Единственное, что, пожалуй, их объединяло — это волосы. У обоих они были черные, как смоль.

— Здравствуйте, Марьяна, — начал я. — Вы как раз вовремя.

— Здравствуй, Ефим, — отозвалась та, подарив мне ослепительную улыбку. — Вот, пришла за своим оболтусом.

Семён на секунду оторвался от своих бумаг и взглянул на нас поверх конторки. Матвеев незаметно сделал ему знак, мол, не спеши. Семён бросил взгляд на Марьяну и как бы невзначай отложил перо.

— Извините, Марьяна, но так просто мы вам Мишку не отдадим, — сказал я. — У нас к нему есть вопросы.

— С кабатчиком я все вопросы уже решила, — заверила меня Марьяна. — Вот письмо, он к нам без претензий.

Наклонившись вперед, она легко забрала со столика Семёна бумагу и протянула ее мне. Наш дежурный разом стал вдвое суровее. Семён ненавидел, когда кто-то без спроса лез в его епархию. Я спокойно просмотрел письмо. Это оказался составленный по всем правилам документ — чего уж там, не впервой! — где значилось, что убыток, причиненный кабатчику сего числа Михаилом Алтыниным, полностью покрыт и никаких более претензий кабатчик не имеет.