Книга Сеть Сирано - Наталья Потёмина

Теткины руки упали на колени. Еще целых пять минут! На что их убить? Как потратить? Пальцы дрогнули и медленно поплыли вверх между двух бело-розовых молочно-кисельных берегов. Туда, к запретной зоне, затерянной территории, к шахте, к дельте, к темной излучине, где тайный маленький передатчик разрывается, моля о помощи. Надо утешить его, успокоить, настроить на медленную колыбельную волну. Пожалуйста, уговаривала тетка, пожалуйста, малыш, тише, уймись. Разве можно так жадно, так неприлично, так эгоистично мечтать об освобождении? Если ты мне не поможешь, то мы вместе утонем в этих тягучих, горячих, приторно-экваториальных водах. Захлебнемся, уйдем по безупречной спирали на самое потаенное дно в поисках спасенья, в жажде гибели. Ты слышишь, как изнутри нам уже посылают сигналы бедствия? Лава, лава кипит там и просится наружу. Тетка гладила малыша по набухающей выпуклой макушке, с удивлением замечая, чем медленнее она говорит, тем быстрее, точнее, профессиональнее становятся ее движения. Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста!

А потом был взрыв. Первый в теткиной жизни. И многие, наверное, при таком неожиданном раскладе погибли. Но тетке удалось выжить. Но она не сразу в это поверила. И только подняв голову и оглядевшись, поняла, что ее выбросило на необитаемый остров. Рядом ревел океан. Мерно перекатывались волны. В небе безутешно звенел чей-то тонкий пронзительный крик. Но вертолеты уже слетались к тетке на помощь, а на горизонте увеличивались, вздрагивая, паруса.

Ольга

Доктор Дима примчался по моему первому зову. Я даже сама не ожидала. Позвонила наудачу, надо же мне было где-то ночевать? А он, типа, стой в подъезде, никуда не выходи, я скоро буду.

И действительно, подъехал он на удивление быстро, я даже не успела сигарету выкурить. Оказывается, он как раз мимо проезжал, и я очень удачно на него попала.

— Что случилось? — спросил Дима.

— Да вот, — говорю, — так есть хочется, что переночевать негде.

— Понятно, — лаконично ответил он и, взяв у меня из рук сумку, стал первым спускаться по лестнице.

Всю дорогу меня колотило. То ли на нервной почве, то ли просто от холода. После майских праздников как-то резко похолодало. Особенно это чувствовалось по ночам. Черемуха зацвела, говорит мама, она заморозки любит.

Какая, к черту, в Москве черемуха? Вишни еще кое-где попадаются, яблони, сирень. А в основном — одни тополя и одуванчики. Вечно она со мной спорит! Вот и сегодня, спрашивается, что завелась? Хотя, пожалуй, сегодня я первая начала.

Но я же не хотела ее обидеть! Я как лучше хотела. Сколько, в самом деле, можно? Это же какой-то конвейер нескончаемый! Лесоповал какой-то! Маманька, слышь, рубит, а я к ним хожу.

Я захихикала себе под нос. Очень мне понравился переиначенный Некрасов. «Откуда дровишки? Из леса вестимо»! Ну и далее по тексту.

Димка посмотрел на меня озадаченно, но ничего не сказал.

И тут меня неожиданно посетила одна любопытнейшая мысль. А может, не столько физическое здоровье моей мамочки меня сейчас волнуют, сколько — душевное? Что там скрывать, душевное, конечно, больше, но и не это главное. Здесь присутствует еще какая-то другая заноза, которая меня беспокоит и которую я не смогу вытащить, пока не ухвачу ее за хвост. А заноза эта не простая, у нее есть имя. Такое милое и симпатичное на слух, такое подлое и кровавое по сути.

Ревность! Вот как она называется. Элементарное женское соперничество, ежедневное изматывающее соревнование двух почти равных претенденток на одного и того же мужика. Выигрывает, разумеется, та, которая моложе и красивее. Но и другая тихоня подпольная тоже остается не в накладе. Это только на первый взгляд кажется, что старшая предоставляет младшей право первой ночи практически безвозмездно. Альтруистка она такая благородная, меценатка, спонсорша, рыцарша ветряных мельниц. А на самом деле, она подлая и низкая домушница, ворующая у своей собственной дочери чудо первой встречи. Первое, пусть и виртуальное свидание, она без зазрения совести тырит у меня. Первый робкий смайлик принадлежит именно ей. Первая недоговоренность, первый полунамек, первый пойманный взгляд, и даже первый, хоть и словесный поцелуй она перехватывает прямо налету.

А что остается мне?

Койка?

Спасибо, родная! Ты сделала, все что могла. За это и получила. Нисколько не жалко. Даже совесть не мучает. Вор должен сидеть. Один-одинешенек в своей одиночной камере. И пусть только крысы, пауки и летучие мыши ходят к тебе на свидание. Передают передачи.

Моя бурная фантазия только, было, приготовилась совсем уже распоясаться по поводу маминых тюремных будней, но тут оказалось, что мы уже приехали.

Всю дорогу до своего дома Дима упорно хранил молчание, видимо надеясь, что я сама разговорюсь. Но мне совсем не хотелось делиться с ним своими переживаниями. Переживание, как и пережевывание, должно происходить внутри организма, а не снаружи. Доктор Дима ко всем своим прочим достоинствам был еще и неплохим психологом, за что ему отдельное спасибо.

Он накормил меня ужином, напоил водкой, а главное, даже пальцем не тронул. Уловил, так сказать, остроту момента. Даже спать положил меня одну. Ничего не скажешь, деликатный мальчик. Оставил меня в покое, наедине с моими светлыми мыслями.

Но мне было уже не до них. Усталость свалилась на меня, как кирпич на случайного прохожего, и я мгновенно забылась крепким скоропостижным сном. За окном гудела стройка, за стеной плакал ребенок, за дверью играла музыка — ничто не могло мне помешать. Даже напротив, все эти звуки словно убаюкивали меня, а потом проникали в мой сон и там материализовались. Дом сам собой строился, в люльке гулил и пускал пузыри младенец, рядом стоял парень непередаваемой красоты, который играл на скрипке и пел колыбельную. «Спи, мой мальчик маленький, спи, спи… Ходят в теплых валенках сны…, сны… Сны, как сказки мудрые, точь-в-точь… К нам приходит чудная ночь…, ночь…»

— Спи, Оленька, засыпай! — говорит во сне мне доктор Дима, — пусть тебе приснятся только добрые сны.

Мне и вдруг добрые? Пожалейте меня, не бередите раны. Разве такое возможно, после всего того, что я натворила? Право, смешно. В моей жизни ничего хорошего уже не будет. Но неужели ничего нельзя исправить?

Надо скорей проснуться и побежать. Туда, домой, где мама. Что с ней? Как она? А вдруг, в самом деле, сердце? Я же этого себе никогда не прощу! Но как? С каким лицом я вернусь обратно?

Крыша дома легла мне на лицо. Парень непередаваемой красоты исчез из поля видимости. Младенец оборвал свою воркующую историю на половине слова. Я открыла глаза и увидела в окне дыню. Не целую, конечно, а только ее осколок. Или кусок? Короче, лучшая ее часть насыщенно медового цвета зазывно висела в небе, вызывая у меня интенсивное слюноотделение. Бывают такие необыкновенные бухарские дыни, от одного запаха которых кружится голова и пересыхает горло.

Надо встать и попить водички, подумала я. Причем надо встать так, чтобы не разбудить маму. Она просыпается буквально от любого шороха. Многолетние ночные бдения не могли ни сказаться на ее тонкой нервной организации. Утренний комар мимо ее слуха не пропищит, моль крыльями не пробякает, сверчок хвостом не прострекочет. Поэтому, смажем слюной дверные петли и вперед, заре навстречу.