Книга Главные вопросы жизни. Универсальные правила - Андрей Курпатов

Но общество не может жить без авторитетов, без общественно значимых фигур, на которых можно равняться, которыми можно гордиться. Мы нуждаемся в том, чтобы в нашем пространстве были люди, к которым хочется прислушиваться, чьи заветы хочется исполнять! Не может общество жить без таких людей, чахнет, сохнет и дохнет.

А у нас даже на деньгах – «виды» вместо «лиц». В США – великие президенты, в Великобритании – королева, на национальных валютах Европы, пока их не упразднили, тоже были лица людей, которыми каждая конкретная страна гордилась, которые олицетворяли ее, с которыми она самоидентифицировалась. А у нас ведь, даже если референдум по этому вопросу провести, договориться невозможно. Кого на рублях печатать? Загадка! Нет авторитетов. А если нет авторитетов, всех посвергали, а новых не создали, то как вообще обществу и каждому из нас в отдельности, внутри самого себя, организовываться?..

Да, мы хоть и люди, но живем «стаями»: у нас маленькие стаи есть – семья, например, а есть и большие – страна, народ. У кого-то, правда, не стаи, а своры, но это отдельный разговор. Но в отсутствие авторитетов невозможно быть в стае – передерутся все и поубиваются. Необходим авторитет, который самим фактом своего присутствия способен предотвратить подобное безобразие.

Вот для кота, например, не существует авторитетов, но он и не стайное животное. Тогда как собака – стайное. Кот – он сам по себе, и вы ничего не можете с этим поделать. Его можно ограничить, но его невозможно воспитать. Поэтому, если вам не хочется, чтобы он разбился, вы просто не пускаете его на балкон. Вы не можете надрессировать его не выходить на этот балкон, потому что вы для него не авторитет. Если же собаке хозяин скажет: «Пойдешь на балкон, я тебя… В общем, советую не ходить!» – то собака будет сидеть себе смирно под дверью и в полном довольстве собой, потому что хозяин – вожак его стаи.

Но сейчас получилось, что мы поведенчески все больше напоминаем «котов», хотя психобиологическая сущность осталась прежней. Куда она денется? То есть авторитет нам по-прежнему нужен, а его нет. Когда я шел из школы домой с двойкой – я чего боялся? Меня мама не ругала, я просто знал, что она расстроится. А она для меня была и остается человеком значимым, которого я не могу и не должен расстраивать. Меня не ругали, не пороли розгами за неуды, но я понимал, что есть мама – авторитетная для меня фигура, для которой то, что я сделал, неприятно и больно. И я пытался «соответствовать».

Глупо, конечно, что я в детстве безоговорочно верил в доброго дедушку Ленина. Но я очень благодарен судьбе за то, что в моей жизни все так сложилось. Потому что благодаря этому наивному детскому опыту веры в «великого человека» я натренировался понимать, что в этом мире есть люди, которые лучше меня, умнее меня, краше меня, и потому мне есть к чему стремиться . А современные дети, которые ничего подобного в своем опыте не имели, – все сплошь пупы земли и центры Вселенной. Но без внутреннего развития, без самосовершенствования, которое еще надо осуществить, человек, какие бы права мы за ним ни признавали по факту рождения, не пуп, а пупик.

И если бы я так искренне не верил в гений Ленина, то я бы потом просто не смог бы понять-почувствовать, насколько потрясающе талантлив Иван Петрович Павлов, пронзительно талантлив Алексей Алексеевич Ухтомский, виртуозно талантлив Лев Семенович Выготский, изощренно талантлив Жак Лакан, предельно талантлив Людвиг Витгенштейн, искусно талантлив Мишель Фуко… Этот список гениев, которыми я восхищаюсь – искренне и по-настоящему, – можно продолжать.

Но дело, разумеется, не только в том, что я готов признать за ними их гениальность, могу ее чувствовать. Нет, разумеется. Дело в том, что, поскольку я ощущаю их гениями, я и читаю их работы соответствующим образом – во мне есть должное смирение, чтобы, прежде чем рискнуть возразить талантливому человеку, сделать все, что в моих силах, чтобы понять и вникнуть в то, что он пытался сказать своей работой.

Если автор – гений, он не мог написать ерунды, ведь так? Так. А значит, если ты читаешь и тебе кажется, что это ерунда, значит, скорее всего, ты прочел не совсем то, что было написано. Прочел, но не понял. И дальше следует труд истинного, глубокого, всестороннего изучения предмета. Конечно, и гений может ошибиться. И ошибаются, разумеется. Но заметит ли это тот, кто не умеет ощущать гениальности другого человека и преклоняться перед ней? Нет. Его критика будет лишь свидетельством его глупости, и не более того. По верхам проскакал, ничего не понял, какую-то банальность изрек – и в полном довольстве от себя. Вот что получается, когда из-за недостатка личного опыта у тебя внутри нет умения ощущать чужой авторитет , нет соответствующего «чипа».

Впрочем, все это касается не только гениев, но и просто наших руководителей, например. Умение, способность принять начальника как начальника – это на самом деле не просто, но очень важно (не в смысле «диктатора», не в смысле тупого подчинения). Ведь если ты можешь допустить, что другой человек что-то знает и понимает лучше тебя, несет ответственность большую, чем ты, и вообще – по-настоящему красив в своем деле, тебе хочется у него учиться, тебе есть к чему стремиться, у тебя появляется пространство жизни, ее перспектива . Вот что такое авторитет.

Общественно значимый…

Мы всегда жили в идеологическом обществе – то ли православного толка, то ли коммунистического. И образ вождя всегда у нас сопрягался с этой идеологией. Царь был богопомазан на царство, генсек – при жизни овеян вечной славой КПСС, а после смерти захоронен у Кремлевской стены рядом с главным саркофагом страны. А сейчас? Сейчас – нет. И понятно, что мы по этому поводу испытываем дискомфорт.

Сама же эта идеология – это «сверху» – ниоткуда не возьмется. Мы должны пережить психологически очень тяжелый период разочарований в авторитетах как таковых. Период, надо признать, более чем травматичный для нашей психики. И только после этого появится нечто, во что мы не то чтобы уверуем… Нечто, что станет для нас авторитетом – воплощением священной для нас идеологии.

Просто же авторитетов – не в криминальном и не в идеологическом, а просто в общечеловеческом смысле – в России не было уже я даже не знаю сколько времени. Общих, национальных, народных. Вот Дмитрий Сергеевич Лихачев, например… И на нем у меня список как-то закончился.

Да, мы не только идеологию потеряли. Мы потеряли веру в авторитеты, которые раньше у нас с идеологией были всегда неизменно связаны . При этом потребность иметь некую авторитетную фигуру в национальном сознании никуда не делась, имеется, так сказать, в наличии. Но проблема в том, что ее – авторитетной фигуры – в этом сознании не появится еще очень долго, потому что мы сами пока к этому не готовы. Оскомина разочарования не прошла. Мы боимся снова обжечься. А поэтому не верим никому. Мы всех, кто на это, святое для нас место, будет претендовать, станем обязательно проверять, испытывать и экзаменовать самым отчаянным образом. Под микроскопом будем рассматривать! И теперь представьте себе: авторитет – и под микроскопом… Нонсенс!

Авторитет ведь прекрасен не тем, что он безукоризнен, идеален, безгрешен. Нет, он прекрасен тем, что ему верят. Понимаете? А мы в связи с идеологическим крахом коммунизма потеряли способность верить. Потеряли и испытываем в связи с этим постоянный дискомфорт. Мы неизбежно будем проверять всякий авторитет на ценность, на качественность, на состоятельность. Мы будем ожидать, что каждый новый – ложный, «подстава», что король-то голый. Да, ближайшее время (не знаю, правда, какое) мы будем с параноидальной настойчивостью разрушать собственные авторитеты, при этом остро в них нуждаясь. Вот такой парадокс вырисовывается.