Книга Конец парада. Каждому свое - Форд Мэдокс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но несмотря на то что туман обхватил его шею, он видел свои руки, поднятые на уровень груди, — они походили на бледных рыбин, а от них тянулись в никуда длинные поводья. Но когда он дергал за них, лошадь поднимала голову. В разлитом вокруг серебре виднелись два треугольных уха: туман поднимался чуть не на десять футов от земли. Что-то вроде того... Ему хотелось бы, чтобы девушка вернулась и еще раз спрыгнула с двуколки. На этот раз он бы понаблюдал за ней глазами ученого. Разумеется, он не мог попросить ее об этом — это бы ее разозлило. Этот эксперимент мог бы доказать — или опровергнуть — его идею о дымовой завесе. Представители китайской династии Мин, как принято считать, подкрадывались и побеждали врагов в облаках тумана, разумеется, не ядовитого. Еще Титженс читал о том, что жители Патагонии под покровом тумана научились так близко подходить к животным и птицам, что брали их голыми руками. А греки в эпоху правления династии Палеологов...
Вновь послышался голос мисс Уонноп — он звучал откуда-то из-под двуколки:
— Прошу, скажите что-нибудь. Тут очень одиноко, да и опасно. По обеим сторонам дороги наверняка есть канавы.
Справедливое замечание. Он так и не смог придумать, что ответить, чтобы не выдать своего беспокойства, а выражать его было нельзя — это значило нарушить правила игры. Он попытался было просвистеть известную песню об охотнике Джоне Пиле, но получилось неважно. Он пропел: «Знаешь ли ты Джона Пила...» — и ощутил себя полным дураком. Но песню он продолжил — на единственный известный ему мотив. Эта песня была маршевой у йоркширской легкой пехоты, в полку, находящемся в Индии, в нем служили его братья. Титженс и сам очень хотел в армию, но отец не соглашался отдать в офицеры третьего сына. Титженс гадал, удастся ли ему еще когда-нибудь вообще поохотиться с борзыми, как Джону Пилу, как было уже пару раз. Или с гончими из Кливленда, которых он видел, когда был еще мальчишкой. Раньше он и сам сравнивал себя с Джоном Пилом, который, как известно, носил серый плащ... Он представлял, как сквозь заросли вереска стая собак разбегается по полям Уортона, как с травы капает роса, а кругом клубится туман... совсем не такой южный и серебристый. Удивительная субстанция! Волшебная! Да, вот это слово. Глупое слово... Юг страны... На севере тяжелый серый туман обыкновенно клубится у подножий черных холмов.
Теперь его в армию уже не тянуло — вот что сделала с ним жизнь бюрократа!.. Если бы он ушел туда раньше, вместе с двумя своими братьями — Эрнестом и Джеймсом... Но там бы ему, вне всяких сомнений, не понравилось. Дисциплина! Вероятнее всего, ему пришлось бы с ней смириться — для джентльмена это неизбежно. Потому что, как говорится, noblesse oblige[28] — последствия же его не особо пугали... Армейские офицеры казались ему жалкими. Они вечно орали, брызжа слюной, чтобы заставить солдат ловко подпрыгивать, и в результате таких апоплексических усилий они действительно начинали ловко прыгать. Но это еще цветочки...
На самом деле туман был не серебряным — или, возможно, не до конца серебряным, если взглянуть на него взглядом художника... Точным взглядом! В нем просматривались полосы фиолетового, красного, оранжевого цвета, нежные отражения, темно-синие тени неба, где клубились целые сугробы тумана... Точный взгляд, точное наблюдение — абсолютно мужская работа. Исключительно мужская. Почему же тогда художники такие нежные, женоподобные, совсем не похожие на мужчин, а армейские офицеры с ограниченным умом школьного учителя мужественны, как и подобает мужчине? Пока не становятся похожи на старух!
А как же бюрократы? Они становятся толстыми и разнеженными, как он сам, или сухими и жилистыми, как Макмастер или старик Инглби? Они ведь тоже выполняют мужскую работу — делают точные наблюдения, возвращают бланк № 17 642 для доработок. Но иногда впадают в истерику: носятся по коридорам и неистово звонят в звонки, что стоят на столах, и высоким голосом недовольного евнуха интересуются, почему бланк № 90 002 не готов. И все же мужчинам нравится бюрократическая жизнь — вот хотя бы его брат, Марк, глава семьи, наследник Гроби... Старше Кристофера на пятнадцать лет, высокий, худой как жердь, чопорный, смуглый, вечно в котелке, а нередко и с гоночными очками, болтающимися на шее. Ходит в свою контору, когда хочет; он слишком ценен для начальства, и потому его берегут. И при этом он — наследник Гроби, и как знать, что сделает с поместьем этот человек?.. Скорее всего, он уедет и начнет слоняться повсюду — от Шотландии, где будет посещать лошадиные гонки, на которых он никогда ни на кого не ставил, и до Уйатхолла, где его считали совершенно незаменимым... Почему же? Почему, во имя всего святого! Этот-то доходяга, который ни разу не охотился, не умел стрелять, не в состоянии был отличить нож плуга от его ручки и никогда не снимал котелка! «Здравомыслящий» мужчина, образец всех таких здравомыслящих мужчин. Никогда никто не пожимал Марку руку со словами: «Вы замечательный!» Замечательный! Этот доходяга! Он не замечательный, он незаменимый, а это совсем не одно и то же!
«Боже правый, — подумал Титженс, — а ведь девушка, что недавно выбралась из повозки, единственное разумное существо из всех тех, кого я встречал за последние годы!»
Да, она слегка резковата в манерах, не вполне объективна в аргументации, что вполне понятно, но весьма умна, хоть и порой делает ошибки в произношении. Моментально появляется там, где нужна! Происходит из хорошей семьи — и мать, и отец у нее чудесные! И, вне всяких сомнений, она и Сильвия — это два единственных человеческих существа, что он встречал за многие годы, действительно достойные уважения: одну стоит уважать за то, как талантливо она губит других, вторую — за созидательное стремление и талант. Убить или спасти! Вот два человеческих свойства. Если хочется чего-то лишиться, стоит обратиться к Сильвии Титженс — она наверняка поможет: изничтожит на корню то, от чего вам хочется избавиться: чувство, надежду, идеал, — уничтожит быстро и метко. Если хочется спасти что-нибудь, стоит пойти к Валентайн — она придумает, как это сделать... Два типа мышления: беспощадный враг, верное укрытие, острие... ножны!
А может, будущее мира и впрямь зависит от женщин? Почему нет? Он вот уже много лет не встречал мужчину, с которым не приходилось говорить свысока, как с ребенком, — так он говорил и с генералом Кэмпионом и с мистером Уотерхаузом... так он всегда говорил с Макмастером. А ведь все они по-своему чудесные люди...
А ему будто бы уготована доля одинокого буйвола, отбившегося от стада, но ради чего? И ведь он — не художник, не солдат, не бюрократ, и уж точно вполне заменимый человек, вовсе не здравомыслящий в глазах знатоков... Внимательный наблюдатель...
Хотя даже это в последние шесть с половиной часов ему не особо удается.
— продекламировал он вслух.
Как же это перевести? Да никак, разве можно вообще переводить стихи?
И тут в его теплые, сонные мысли ворвался голос:
