Книга Помор - Валерий Большаков

Повернувшись к Марион, помор улыбнулся.

— Стало быть, в Калифорнию?

— Да!

Девушка тянулась к Чуге, но не смела нарушить приличия. Мужчина находился совсем близко, порываясь приголубить да пожалеть Марион, но тоже не решался. Скомпрометировать даму несложно, а как ей потом жить в атмосфере всеобщего осуждения?

Фёдор и Марьяна стояли рядышком и смотрели на запад, где садилось солнце, прерию наполняя чернотной темью, а небеса расписывая золотом и царственным пурпуром.

От самого большого костра, где кружком сидели переселенцы, долетел дружный смех, а потом зазвучала песня «Дом на лугах»:

Идём! Идём! По чудесной земле, С надеждой в сердцах И с силой в руках… Туда, туда, едем вдаль со мной, Где буйные травы, Где ветер шальной… Туда, туда, едем вдаль со мной, Мы построим там дом на лугу…

Глава 12

КАЛИФОРНИЙСКАЯ ТРОПА

Вереница фургонов катилась по прерии, следуя набитой колее. Караван за караваном проходил здесь, следуя на Запад, чтобы хоть там исполнились мечты простого человека. Иметь свою землю — столько, сколько займёшь! Это ли не заветное желание? Растить детей, твёрдо зная, что ты способен не только прокормить их, одеть да обуть, но и обучить, оставляя в наследство не одни лишь долги… Люди бежали из перенаселённой Европы, рассечённой границами, межами, кастовыми предрассудками, чтобы здесь, за океаном, найти своё счастье.

Не всем везло в дороге — целый ряд безвестных могил, порой отмеченных крестами, тянулся вдоль Калифорнийской тропы. Попадались остатки сожжённых фургонов и кости тягловых лошадей, выбеленные солнцем и дождями.

День за днём одолевались долгие мили пути. Скрипели фургоны, топали копыта. Скорость передвижения была столь мала, что даже дети шагали рядом с возками, не слишком-то поспешая. Ребятня не просто так разминала ноги, а была занята делом — подбирала по пути горючее — случайные ветки или сухой бизоний кизяк — и складывала его на чуть провисшие холщовые полотнища длиной почти с фургон, подвешенные под днищами за уголки. А больше и не было ничего, годного на растопку, — бесконечная прерия расстилалась во все стороны. Ветер перевивал травяные космы, здорово похожие на волны зелёного моря, небо покрывало всё видимое пространство блекло-голубым куполом, и верилось, что Земля — плоская.

Когда начинало вечереть, Кэп Гриффин крутил рукою над головой, подавая возницам сигнал — остановка, мол, ставим фургоны в круг. Пока дозорные бдили, разгорались костры, начинало тянуть вкусными запахами готовки, да так, что даже трусоватые койоты вили круги, жадно принюхиваясь и скуля.

Караван двигался на Запад медленно, но неумолимо. Чудилось, ничто не могло помешать переселенцам, никто не был способен перейти им дорогу. Они смеялись всё беззаботней, распевали песни всё громче, радуясь новой жизни, ожидавшей их где-то там, за Скалистыми горами. Неделя за неделей проходили спокойно, скучно, нудно даже, и эта иллюзия всеобщего умиротворения сыграла-таки роковую роль.

Вечером, когда переселенцы разбивали лагерь на бережку Литл-Кау-Крик, из разведки вернулся Ларедо. Присев на корточки у костра, он спокойно доложил:

— Видел следы неподкованных пони.[115] Двадцать всадников. Следов травуа[116] нет.

— Стало быть, — медленно проговорил Захар Гирин, — скво тоже нет. Это военный отряд.

— Натурально, — поддакнул Иван.

Шейн молча кивнул, пряча волнение, а князь поднялся со своего места, сказав:

— Схожу, передам Гриффину.

Капитан каравана встревожился от переданного известия и попытался донести своё беспокойство до остальных, но у него это плохо получилось — людям не хотелось верить в близкую опасность, у них просто в голове не укладывалось, что все страшилки, рассказанные про индейцев, не досужие выдумки, а недобрая правда.

С утра, набрав полные бочонки и фляги воды, фургоны тронулись в путь, выстроившись по новой, — порядок следования менялся каждый день, чтобы никому обидно не было.

Оставив позади ручей Биг-Кау-Крик, караван ближе к вечеру одолел двадцать миль, возки уже подкатывали к излучине реки Норт-Платт.

Фёдор проскочил вперёд, на чалом разведывая местность. Пологие берега реки заросли кустарником, кое-где торчали скалы. Вода в реке годилась для питья, правда, была слегка солоновата.

Поодаль крутилась парочка эмигрантов из Германии — Мюллеры, Ганс и Карл. Гортанно переговариваясь, они пускали лошадей по мелкой воде реки, радуясь скорому привалу.

Ружейный залп из зарослей грянул неожиданно, как гром среди ясного неба. Оба немца замертво свалились в реку. Чуть ли не в самый последний момент заметив блеск металла, Чуга пригнулся до самой гривы, и гнусно взвизгнувшая маленькая смерть миновала его. В ту же секунду из зарослей выскочили четверо или пятеро сиу — в одних набедренных повязках, похожих на фартуки, блестя коричневыми торсами, они бросились к реке большими прыжками, так, что перья на их головах вскидывались и опадали.

Сделав пару выстрелов, Фёдор погнал коня навстречу каравану.

— В круг! В круг! — заорал он, вертя рукою.

— Что случилось? — привстал с козел осанистый отец семейства, Бертран Виньяль.

— Индейцы!

— Что нам делать? — крикнула Марион, правя фургоном.

— Вооружайтесь!

Порывшись в своих мешках, Чуга вытащил «ремингтон-нэви», доставшийся ему в наследство от Флэгана, и протянул девушке.

— Возьмите! И всегда держите при себе.

— Ладно!

Скрипя галькой, потряхивая белыми верхами, возки, которыми правили Фима и Павел, пристроились рядом, словно прикрывая собой фургон миссис Дэгонет.

Круга не получилось. Как Гриффин ни надрывался, переселенцы не внимали капитану — одни фургоны катились к реке, другие прочь от неё. Страх сделал своё чёрное дело — отряд живо обратился толпой перепуганных людей, которыми правили инстинкты, подавившие всякое разумение. Лишь четверо или пятеро повозок с горем пополам выстроились дугой — к ним и примкнул Чуга со своими, тремя фургонами прикрывая тыл.

Шорти Коунс залёг под днищем — азартно перебирая короткими ногами, он палил по нападающим, едва поспевая «качать» затвором. Педлар Холт и Ван Боккелен стреляли стоя, под прикрытием двойных стенок фургонов, проложенных буйволиной кожей. Их жёны держались поблизости, перезаряжая винтовки, — руки у женщин дрожали, лица были бледны, как их кружевные чепчики, но от мужей они не отходили.