Книга Тайные культы древних. Религии мистерий - С. Энгус

Более того, мрачные ритуалы хтонических божеств стали основой греческого ритуала культа умерших. То, как неожиданно всплыли на поверхность эти хтонические культы, сыграло не последнюю роль в подготовке греческого мира к мистериям и религиям таинств. Настойчивое заявление Антигоны [688] о погребении ее брата, столь непохожее на эллинскую религию:

Пав жертвою святого преступленья,

Дороже мне подземным угодить,

Чем здешним: не под властью ли подземных

Всю вечность мне придется провести? [689] —

отражает верования эпохи Софокла; оно укоренено в религиозном чувстве, которое могло найти удовлетворение только в религиях мистерий.

Хтонические культы греческого мира – или же самые сильные из них – превратились в мистериальные церкви [690] с приходом религии Диониса, под влиянием орфического возрождения и с помощью контакта с восточными культами, которые более верно сохранили примитивные, автохтонные элементы религии. Таким образом, хтонические культы, сохраняя теллурические ассоциации, приняли более мистический и эсхатологический характер. От Диониса они переняли энтузиазм и экстаз; благодаря орфическому учению их инициации переняли красоту священнодействий и действенность катарсиса как для этого, так и для иного мира, а с Востока они получили доступ к престижу и почтенную древность, которые помогли народной религии выйти на передний план. Прогресс хтонических божеств наиболее очевиден в элевсинских мистериях. Дионис был отождествлен с Аидом и примерно с VI века до н. э. занимает почетное место наряду с Деметрой и Персефоной, как сын первой из них, чудесным образом появившийся на свет. Далее, как Дионис-Загрей, он отождествлялся с богоммладенцем Иакхом. Орфики дали элевсинским обрядам теологию, посредством которой посвященные, очистившись от всех грехов, входили в таинственное единение с божеством и освобождались от страшной участи, ожидавшей тех, кто пренебрегал таниствами. «Гимн к Деметре» является ценным свидетельством, которое позволяет нам составить некоторое представление о том, как – еще до появления Диониса – местное тайное общество Элевсина стало принимать характер церкви мистерий, чьи священнодействия обеспечивали счастливую участь после смерти.

II. РЕЛИГИОЗНЫЕ ПОТРЕБНОСТИ ГРЕКО-РИМСКОГО МИРА И ИХ ПРИЗНАКИ

Великим движениям идей чаще всего предшествует темный век, когда они втайне от всех готовятся явиться на свет. Новый дух находится еще в утробе. Он проявляет себя в симптомах, которые станут понятны лишь позже, в свете последующих событий. Кажется, что сперва дух времени пробует себя, совершая попытки, которые кончаются неудачей. И потом внезапно происходит взрыв…

Э. де Файе. Гностики и гностицизм

Исследуя успех религий мистерий (как и их конечную неудачу), трудно отделить причины и следствия и выделить благоприятные обстоятельства и позитивные принципы, которые способствовали их успеху. Трудность еще возрастает из-за двух тенденций, которые бросаются в глаза при изучении истории мистериальных культов: во-первых, это поразительная способность приспосабливаться к различным обстоятельствам и идеям разных поколений, так что в отдельных случаях просто невозможно определить, то ли они руководили движением, то ли плелись в обозе; во-вторых, это склонность к поискам союзников, которая увеличивала их популярность.

Быстрое распространение религий мистерий представляет собой религиозный феномен, для которого должна быть соответствующая причина. Было выдвинуто много причин, чтобы объяснить этот феномен. Анрих [691] приводит следующие: 1) мистерии обладали авторитетом почтенной, незапамятной древности: в религии vetustas adoranda est; 2) их символизм и туманность, в которую верующие могли видеть глубочайшие религиозные истины; 3) они удовлетворяли насущную потребность в единстве с божеством; 4) они отвечали на чувство греха, а священнодействия позволяли достигнуть катарсиса; 5) они обещали блаженное бессмертие.

Такой исследователь, как сэр Сэмюэл Дилл, столь же благожелательный, сколь и въедливый, смог показать, что особое могущество религии орфиков состояло в ее обрядах очищения, в том, что она обещала бессмертие и обладала системой посредников и божественных помощников [692] ; привлекательность религии Великой Матери состояла в очаровании образа умирающего и воскресающего бога, торжественном священнодействии тавроболий , а фигура великой богини – всеобщей матери – была полна нежности и милосердия; с помощью очистительных обрядов она даровала людям мир [693] . В отношении успеха культа Исиды Дилл говорит, что его сила была в том, что он обращался ко многим уровням интеллекта одновременно; этот культ давал чувство искупления вины, в нем был «впечатляющий ритуал, отдельный от мирян клир и товарищество гильдий», обещание бессмертия и нежность самой Исиды [694] . Очарование митраизма было «отчасти в ритуале и организации жречества, но еще более в том, что он ясно обещал жизнь за гробом» [695] . Кюмон так объяснил их превосходство: «Эти религии в первую очередь удовлетворяли чувственные и эмоциональные потребности, во вторую очередь – потребности разума и, наконец, и прежде всего – совесть. По сравнению с предыдущими религиями в их ритуале было больше красоты, в их учении – больше истины и в их морали – более высокое благо» [696] .

Для правильного понимания успеха религий мистерий необходимо представлять себе религиозную среду, в которой они утвердились, и их окружение. Если мы хотим объяснить их привлекательность для греко-римского мира, мы должны знать религиозные потребности этого мира. Им удалось преуспеть в той мере, в которой они смогли приспособиться к религиозному чувству определенного периода, и, следовательно, характерные выражения этого религиозного чувства чрезвычайно важны. Религии мистерий были семенем, грекоримский мир – почвой. Осмотрев это семя и изучив характер мистерии, мы теперь должны изучить почву.

Религиозный дух искал выражения множеством путей, в соответствии со всеми вариантами религиозного опыта и взглядом на жизнь, свойственным различным народам. Мы можем отметить лишь наиболее кричащие религиозные потребности и самые характерные и общие выражения этого древнего религиозного духа, связанного с успехом религий мистерий и христианства.

I. Индивидуализм. Ни одна черта в жизни греко-римской эпохи не является более заметной или более важной для истории мистерий и христианства, чем тот яркий индивидуализм, который проявлялся в каждой сфере древней жизни – в экономике, политике, искусстве, морали и религии. В каждом аспекте истории этого древнего периода господствует присутствие беспокойного индивидуализма, мятеж отдельного человека против корпоративных организаций [697] .

Индивидуализм вырос на руинах национализма. Отдельный человек переживает все катастрофы в истории, спасается из обломков и находит новые отношения социальных связей, более слабые или более сильные – соответственно своим вкусам. Универсальная теория общественной жизни в Античности была такова: человек является гражданином отдельного государства, членом и своего рода собственностью отдельного клана, а не представителем человечества. Его первая и практически единственная обязанность – заботиться о благе своего племени, или расы, или нации, или города и подчинять все индивидуальные интересы этому общественному благу. Основной единицей была корпоративная организация, а не отдельный человек. Пока племени, клану, церкви-нации или городу-государству удавалось поддерживать равновесие, эта теория работала неплохо и блестяще дисциплинировала людей, приучая их понимать, что каждый человек – часть другого и что без общины отдельный человек не может быть совершенен. Но этот древний коллективизм был фазой человеческой истории, которая должна быть пройдена, или, по крайней мере, должна пережить радикальное изменение, поскольку эта система была несовершенной и односторонней. Она включала в себя важную полуправду, которую подхватило наше поколение в своих взглядах на общественную жизнь. Древняя система была приговорена к крушению, поскольку она учила и развивала граждан с тем, чтобы они были менее зависимы от государства, и при этом не отдавала должного их личным стремлениям и чаяниям. Наш период открывается переходом от излишне ограничивающего коллективного идеала к слишком ограничивающему индивидуализму, который послужил поправкой к злоупотреблениям предыдущего, «корпоративного» режима, но при этом породил столь же великие беды, поскольку он был такой же односторонней и экстремальной теорией, как и та, которую он подавил.